Серебряная пуля
Шрифт:
— А как с миссис Кобер? — спросил он как-то, когда они в последний вечер ждали, пока остынет их новое соединение. — Почему она выжила, а больше никто? Почему у нее сработало лекарство?
Логан и сам не раз думал про это, эта мысль не выходила из головы все последние пять месяцев.
— Не знаю. Я снова и снова просматриваю записи. Я даже звоню ей, чтобы убедиться, что у нее все хорошо. — Он пожал плечами. — Представляешь, у нее даже не болят уши, как раньше. Если бы я
— Значит, в этом что-то есть? Правда? Ведь такого не бывает без причины?
— Да. Не бывает. Но иногда причины так трудно понять, и от них отмахиваются, как от вызывающих идиосинкразию.
— Но не мы с тобой. — Он рассмеялся.
— Ты говоришь, как Сабрина. Снова как Сабрина.
— Это лучший комплимент.
— Ты думаешь, я слишком часто говорю о ней? — Логан озабоченно посмотрел на друга. — И выгляжу идиотом?
— Не-а. — Перес отмахнулся. — Я рад, если хоть немного заменяю ее тебе. — Он улыбнулся. — Ну, по крайней мере, в лаборатории.
— Ох, знал бы ты, в чьей лаборатории мы все это с ней сотворили. — Он помолчал. — Но я надеюсь, что ты так не привязываешься к животным, как она. — Он кивнул на клетки в углу. — Так, пора ввести дозы нашим друзьям.
Они не занимались любовью почти три месяца. Ей не хотелось, и Джон решил не настаивать.
— Эй, — сказала она, отложив книгу на столик у кровати и взяв его за руку, — это лучше, чем делать вид, что болит голова, правда?
— Ну, ты никогда не делала вид, — улыбнулся он с благодарностью за ее чувство юмора.
— А следовало бы. Тогда бы ты не задавал сейчас столько вопросов.
— Очень беспокоит? — тихо спросил он.
— Опять ты за свое.
Он погладил ее по лицу.
— Ну расскажи, что ты чувствуешь?
Делать вид перед другими, что она бодра по-прежнему и не падает духом, — это уже начало ее утомлять.
— Я чувствую себя так, как и выгляжу.
Ничего не надо было добавлять к этому ответу. Она уже не боялась, что облысеет, — два цикла стандартной химии лишь сделали ее волосы тоньше. Она никогда не могла подумать, что возможно испытывать такую непроходящую усталость. И не важно, сколько она спит: круги под глазами не исчезали. Они теперь такая же неотъемлемая часть ее изменившегося лица, как нос или губы. И солнечный свет не мог скрасить ее бледность и вернуть прежний цвет лица.
— Ну, значит, очень сильно ничего не болит?
— Только когда смотрю на себя в зеркало.
Она потянулась к мужу.
— О, Джон. Я так стараюсь не жаловаться. Пожалуйста, дай мне знать, если я начну напоминать тебе Камиллу.
Он улыбнулся.
— Не думаю, что
— Ну, знаешь, мне столько раз хотелось пожаловаться. Я становлюсь сейчас сентиментальной. — Она помолчала, чувствуя, как поднимается раздражение, которое возникало всегда, когда она злилась на себя. Только сейчас это не забавляло, а мучило.
— Слушай, ну давай поговорим о чем-нибудь другом.
Ну конечно, в эти дни о чем бы они ни начинали говорить, все сводилось к одному и тому же. К примеру, даже последнее секретное официальное сообщение с Ближнего Востока о мирных переговорах обязательно кончалось замечаниями о медицинских свойствах перегноя. Или рассказ об упрямом лидере конгресса переходил на родственника законодателя, лечившегося в институте рака.
Правда, ей не надо было беспокоиться о другом. Ее состояние не охладило их взаимоотношений. Джон никогда не был особенно эмоционален даже со своей женой и не давал большего, чем требовала ситуация, но сейчас у него все чаще появлялись предлоги побыть с ней рядом.
— Хочешь, выключу свет? Может, ты поспишь?
— Да, пожалуйста.
Он потянулся и выключил лампу.
— Джон, — спросила она осторожно.
— Что, моя дорогая?
— Ты же не должен здесь спать.
— Да, я знаю. — Он помолчал. — А тебя могут побеспокоить звонки?
Он вообще не любил что-то откладывать на потом. И всегда давал указания горничным, чтобы его будили в любое время, если есть что-то важное. Он хотел быть в курсе всех дел.
— Нет. — Она тихо засмеялась. — Я просто хотела убедиться, что ты действительно испытываешь желание остаться здесь. Ты же знаешь, как я ненавижу просто жалость.
— Не волнуйся. Ты не вызываешь этого чувства. Ты вдохновляешь не на жалость.
— Я бы не хотела тебя смущать. Я очень боюсь подвести тебя.
Он повернулся на бок и посмотрел ей в лицо.
— Пожалуйста, Элизабет. Это мне надо беспокоиться, это я заставляю тебя быть все время на виду и в форме. Меня это возмущает. Иногда хочется сказать: все, хватит.
— Нет, я справляюсь. Просто старайся оградить меня от длинных пролетов лестниц, мне надоело объяснять, почему я задыхаюсь.
— Ты для меня важнее всего на свете, знаешь?
Она засмеялась. Но смех быстро перешел в кашель.
— Нет, не знаю. И, учитывая твое положение, я и не должна…
Он легонько поцеловал ее в щеку и обнял.
— Ну ты прямо не можешь иначе. Всегда скажешь что-то замечательно умное.
— Да нет, не такое уж и умное, честно говоря. Просто я пытаюсь не обманывать себя, Джон. И не обижаюсь на тебя тоже.