Серебряная равнина
Шрифт:
6
Катушка, снятая с Боржека, гирей тянула к земле. Освобождаясь от кабеля, она становилась легче, но Станеку казалось, что она шаг от шагу тяжелее. Однако он по-прежнему бежал ровной рысцой, думая лишь о том, что произойдет, если они не дойдут. Он вслушивался в стрельбу, в разрывы снарядов и повторял себе лишь одно слово: бежать! Он подстегивал себя этим словом: бежать, бежать, бежать! Заметил, что дистанция между ним и Калашем увеличивается.
— Что с вами?
— Ничего. Только я не могу, как вы…
— Что, опасные
— Я же бегу… — слабо запротестовал Калаш.
Закрепляя кабель, он должен был то и дело низко наклоняться. К голове приливала кровь, ноги были словно деревянные. К тому же муки совести отвлекали его от мыслей о задании: «Что скажу я Эмче? Ребятам?»
Они вышли к шоссе. Увидели танки. Станек знал, что в этих местах должны были быть части гвардейского танкового корпуса. Но лишь теперь ему стала понятна вся сложность создавшегося положения: немцы заградительным огнем сдерживают продвижение танков. Попятным стало и случившееся ранее: Боржека убил осколок одного из снарядов, предназначенных для танков. Этот снаряд отлетел далеко в сторону от шоссе.
Калаш остановился, привалившись к стене обгоревшего домика. Станек вернулся назад.
— Не могу, — прохрипел измученный Калаш.
— Вы не хотите!
— Не могу…
— Вы должны. Вы слабовольный человек. Баба! — Станек рукой зашарил по боку.
Калаш схватился за обугленную стену. «Он считает меня трусом. Что он ищет? Пистолет? Трус в бою ставит всех под угрозу. Сейчас это делаю я. — Калаш сипло дышал. — А я, ей-богу… я, несмотря ни на что, не могу».
Станек подошел к Калашу вплотную и, вытащив флягу, сунул ему в рот горлышко.
— Спасибо, — выдохнул Калаш.
— Ну что, можете идти?
Калаш выкрикнул:
— Пан надпоручик, умоляю вас… у меня перед глазами…
«Не успеем! Не успеем!» — молотом стучало у Станека в голове. Ему казалось, что он понимает, почему у Калаша слабеют силы. То же самое происходило и с ним: ведь не возьми он Боржека на задание… Станек вздрогнул. «Война не только вокруг меня. Она во мне. Она подчинила себе все мое существо. Единственное, что я могу делать, — не ждать, пока Калаш придет в себя». Он перебросил его руку через свое плечо, обхватил за пояс и быстро повел. Все, что он теперь нес на себе: снаряжение, человеческое тело, горечь невосполнимой потери, беспокойство о том, что их ждет впереди, — весь этот груз навалился прямо на сердце Станека, и оно с болью вздрагивало.
Калаша мучила мысль: «Скрыть это от всех? Ведь никто не видел. Да и для Боржека так было лучше: скорее прекратились его страдания. Но я, куда скроюсь я от самого себя?»
Станек понемногу отпускал Калаша, потом все больше и больше, пока тот наконец не пошел самостоятельно.
Они приближались к танкам. Но что это? Танки тоже двигались им навстречу, съезжая с шоссе, по которому артиллерия противника вела прицельный огонь. На танках никого не было: десант давно уже снялся и прикрывал их от остатков немецкой пехоты.
В клубах дыма немцы не заметили маневра танков и по-прежнему обстреливали тот квадрат, где они
Гитлер приказал: Киев не сдавать! Русских оттеснить назад! Утопить их в Днепре!
Немецкие части в этом секторе оборонительного кольца в суматохе боя потеряли ориентацию. Они еще не знали, что являются всего-навсего островком, оторвавшимся от своих основных сил. Случайный успех вдохновлял их. Русских оттеснить! Им казалось, что это вот-вот произойдет: десант они уничтожат, танки подожгут.
Вот уж вспыхнул один танк. Поднялся столб огня, из командирского люка высунулась охваченная пламенем фигура. Какой-то танкист, вскарабкавшись на танк, подхватил горящего. Подоспевший Станек помог стащить командира вниз и затушить на нем огонь. И тут танкист узнал Станека:
— Здравствуй, Георгий!
Это был старик Ефимыч.
— Теперь начнется. — И пояснил, кивнув на горящий танк: — Боеприпасы!
Два солдата уносили обгоревшего командира на плащ-палатке.
— Живее, живее, — подгонял их Ефимыч. И погрозил кулаком в сторону немцев: — Сукины дети, пропади вы пропадом!
— А кто это был там, в танке? — спросил Станек.
— Беляев, — удрученно ответил старик.
Станек бросился вдогонку. Увидел обгоревшее лицо Беляева.
— Андрей Максимович…
Беляев даже не пошевелился. Солдаты прибавили шагу.
Станек словно очнулся — «Андромеда»! Подозвал Калаша. Только теперь можно было наконец проверить, действует ли еще линия, которую они тянули от пункта связи.
Едва он заговорил, как в трубке послышался дрожащий от радости голос Яны:
— Наконец-то! Наконец-то! — Нарушая все инструкции о порядке ведения телефонных разговоров, девушка взволнованно продолжала: — Я уж думала… С вами ничего не случилось? Совсем ничего?
— Мы идем дальше. А как у вас?
— Нас обнаружили немцы…
— Что? — Станека бросило в жар. — Напали? Сколько их?
— Не знаю, я тут одна. Все обороняют вход. А что с вами? Вы ужо на месте? В безопасности?
Слова, будто живые существа, шевелились в трубке, в которой он улавливал и свое прерывистое дыхание. Он понял, что весь этот изнурительный путь не удалял, а приближал его к Яне. Крикнул:
— Обо мне не беспокойтесь! Берегите себя! Вы мне очень нужны…
— Вы в безопасности, отвечайте, отвечайте! — твердила девушка, будто не слыша Станека.
Страх за Яну потянул его назад. Бежать на помощь к пункту связи? Мы слишком далеко, а у «Андромеды» нет никого, кроме нас двоих. Он заговорил с Яной на «ты»:
— Вызывай оперативный отдел. Пусть вам срочно пошлют штабной взвод. — Его голос зазвучал твердо: — Немедленно вызывай подкрепление! Слышишь? Я приказываю! Отключаюсь.
Станек направился к командирскому танку. В открытом люке стоял капитан Федоров. Ефимыч уже доложил ему о случившемся. Дмитрию была дорога сейчас любая помощь его роте, но его не очень обрадовало то, что она исходила от Станека. Поэтому он поблагодарил свободовца вежливо, но сухо.