Серебряная равнина
Шрифт:
Он увидел страдальческое выражение ее лица. Весь пыл, вся его страсть к ней моментально угасла. Все это время, пока они были вместе, он боролся с усталостью, но теперь она сразу одолела его. Он застегивал Яне гимнастерку. Она хотела задержать его руку, но он упрямо снова замуровывал ее зелено-бурыми пуговицами. Потом встал. Присел к столу и закурил.
Она осталась лежать на кровати. Тени, которые так мучили ее, исчезли. Теперь она видела только Иржи. Они были одни.
— Я люблю тебя, Иржи… Я люблю тебя… —
— А разве я тебя нет?
Она почувствовала недобрую перемену в его тоне, но не хотела верить, что это надолго:
— Иржи…
Он молчал, стараясь побороть дурное настроение, курил.
Она испытывала ненависть к сигарете, словно та отдаляла их друг от друга и окутывала дымкой все то, что могло быть таким прекрасным, таким страшным и все-таки еще более прекрасным. Она желала, чтобы это повторилось.
Он смял недокуренную сигарету и надел полушубок. Она испытывала ненависть к этому полушубку, словно в нем Иржи уже окончательно изменился.
Одетый, он подошел к ней. Нежно погладил ее пальцами по щеке:
— Пойдем. Я провожу тебя.
Она поднялась.
— А когда мы увидимся? — Губы застыли в выжидательной улыбке.
Он спокойно ответил:
— Через несколько часов на пункте связи.
— Да, на пункте, — глухо повторила она. — Там мы наверняка увидимся. — Она направилась к двери.
Он поспешил за ней:
— Ты сердишься на меня?
— Нет.
— Но я же вижу — сердишься. Ты не должна так от меня уходить — ведь я… пойми меня… но ты придешь опять, правда, придешь?!
— Не знаю.
— Ты придешь. Обещай, что придешь! Иначе я не выпущу тебя отсюда!
Зазвонил телефон. Станек видел, как Яна открывает дверь.
— Подожди меня! — крикнул он, поднимая трубку. — Слушаю, слушаю…
Звонил начальник штаба. Станек не мог прервать разговор.
Яна выбежала.
Махат и Млынаржик возвращались с перевязочного пункта.
— Именно, меня угораздило под пулю, черт подери! Мало мне одной раны…
Млынаржик утешал Махата:
— Зато полежишь в лазарете, отдохнешь недельки три.
— Не хочу! В лазарет я не пойду.
— Ну, это как врач решит.
— Ты, Млынарж, уже видишь меня безруким, да? Как ту украинку, ту Лидочку, которая прибилась к нам в Киеве…
— Опять у тебя какие-то сравнения.
— Здорово мне не повезло, лишусь руки, как она.
— До чего ж ты надоел со своими сравнениями!
Махат не унимался, говорил о Лиде с такой болью, словно речь шла о нем самом. Сначала ей в пылу атаки казалось, что рана не опасна. Офицер перетянул ей ремешком от бинокля вены, чтобы она не теряла кровь, привели пленного немецкого врача, и тот оперировал ее.
— А после удачной операции — гангрена. И ампутация… — горько ухмыльнулся Махат. — Руку по самое плечо отмахнули.
— Говорю
Но Махат повернул вдруг по-другому:
— Ну и что? Все ерунда. Случится или не случится — кому я тут нужен?
В свете луны из хаты Станека вышла Яна. Махат увидел ее и с такой силой сжал ладонь в кулак, что заныла рана. Огнестрельная. Но та — в душе — еще сильнее.
— Видишь? От него. Одна. Ночью…
«Пожалуй, этого достаточно, чтобы Махату все стало ясно», — подумал Млынаржик.
Достаточно и недостаточно… Махат оперся о дерево, мимо которого только что прошла Яна. Тяжело вздохнул. Казалось — еще пахло «Белой сиренью». Казалось — он еще видит Яну в желтом свитере. Махат почти физически ощущал ее губы, словно с ним, а не с Иржи, она делила счастье. Из его груди вырвался стон.
— Болит? — участливо спросил Млынаржик.
— Ран без боли не бывает, — проворчал Махат и снова пошел, чтобы не потерять Яну из виду.
— Первый день всегда тяжело, но уже завтра…
Слова товарища доносились до Махата откуда-то издалека. С самого детства он должен был вымаливать любовь, как подачку. Все были несправедливы к нему, никто не пригрел его. Он посмотрел на небо: «Ничего лучшего у моей звезды для меня не нашлось. — Его взгляд остановился на одной. — Вот эта моя. Ко мне доходит сквозь толщу пустоты только ее мерцание. Сама давно уже погасла».
Млынаржик ощутил на своей щеке горячее дыхание Махата:
— Того ждала Яна. А я к кому возвращаюсь?
— По крайней мере, тебе теперь все известно и выкинь ее из головы.
Махат всматривался в темноту, пока снова не обнаружил в ней Яну.
— Откуда ты знаешь, что будет дальше!
Млынаржик понял, что упорство Махата не сломлено.
Такой не остановится ни перед чем. Он будет добиваться своего любой ценой. Млынаржику было страшно за него; он сказал, не щадя Махата:
— Что будет, не знаю. Но знаю, что есть. Сегодня Яна приняла окончательное решение.
— Она — возможно! Но не он! — выпалил Махат с каким-то злорадством. — Началось, и страшно началось. Он будет водить ее к себе на ночь, пока не пресытится, а потом вышвырнет, как тех, что были у него раньше.
Махат цеплялся за любую надежду, но эта представлялась ему наиболее реальной: Станек покинет Яну, и Махат будет рядом с ней. Он получит ее жестоко наказанной. Она будет ему благодарна, если он пойдет с ней под венец, всю жизнь будет благодарна.
Силуэт девушки исчез в темноте. Махат напрягал зрение и все быстрее увлекал за собой Млынаржика:
— Пойдем, Млынарж.
Он не хотел, чтобы Яна шла ночью одна, без провожатых. Тревожно искал ее тень. Земля шаталась у него под ногами. Била лихорадка. Кипела злоба. Охватывали жалость и отчаяние. У него вырвалось: