Серебряная равнина
Шрифт:
25
Первый эшелон бригадного штаба торчал под открытым небом, если, конечно, не считать жалкого укрытия — растерзанного соснового лесочка. Офицеры штаба сидели, где кто устроился: на вещмешке под деревом, на вывороченных корнях, на подножке машины. Карты раскладывали на коленях, цветными карандашами царапали влажную бумагу при свете фонариков.
Галирж приказал связному принести ему раскладушку и спальный мешок. Потом залез в него, чтоб согреться.
Связной с винтовкой через плечо вышагивал в отдалении — чтобы не мешать — вокруг него защитный
Галирж до боли вытягивал шею к их окопу.
Первому эшелону штаба завидовать не приходилось. В тот момент, когда он снялся со старого места расположения и переходил на новое, первый батальон неожиданно остановился. Штаб должен был остановиться на полпути и выжидать, пока батальону не удастся опять двинуться вперед и обеспечить необходимый интервал от линии фронта.
Из окопа выскочил радист. Наконец! Галирж с карманным фонарем наносил на карту полученные данные. Первый батальон отброшен контратакой назад! Из-за этого у русских оголился левый фланг. И такое должно случиться, когда полковник в Москве! А они тут как потерпевшие кораблекрушение! Случайно дойдет до них куцее донесение, которое нельзя уточнить вопросом по телефону. Разве можно так руководить боем? А что стоят эти сообщения? Пока долетят с грехом пополам по радио, уже устаревают и не годятся.
Все-таки Галирж сделал кое-какие выводы и послал через связного свое предложение оперативному отделу. Опять забрался в мешок. Время от времени вздрагивал от одиночного выстрела. Не взрыв ли это? Нет, только кажется.
Вокроуглицкий, обведя глазами все вокруг, выискал в полутьме раскладушку Галиржа. Ветки затрещали под его ногами, и он уже склонился над Галиржем:
— Ты выбрал подходящую минуту и подходящее место для отдыха. Со всеми удобствами! Прямо «Парк-отель».
— Завидуешь?
— Нет, Джони. Ни капли. Смешно. «Парк-отель»? Офицер нежится, словно в «Парк-отеле», во время вражеской атаки?
— Послушай, Ота, — сказал Галирж. — Этот твой «Парк-отель» — очередная шутка? Что-то вроде а ля пикник?
— Мы не на похоронах, почему бы не пошутить?
— Не обладаю твоей молодостью, твоим здоровьем… — ворчал на Вокроуглицкого Галирж из своего мехового мешка, обтянутого парашютным шелком. — Получить воспаление почек и загнуться на фронте не от пули, а от болезни?!
— Грейся, грейся, чтобы этого не случилось… но время ли сейчас валяться?
Связной неутомимо делал вокруг Галиржа круги, охраняя его. Но слова Оты «время ли сейчас валяться» разрушили у Галиржа ощущение безопасности. Он напряженно вслушивался в звуки ночи. Ему показалось, что орудийный грохот приближается. «Но тогда, значит, это не наша батарея, а немецкие снаряды. И я не могу распознать, выстрел это или взрыв? Оглох от вечного грохота? Хорошенький сувенирчик я привезу отсюда! — Тяжело вздохнул. Потом успокоил сам себя: — Нет. Это потому, что голова засунута в мех». Он приподнялся.
— Где ты был так долго? — спросил он Вокроуглицкого.
— Выполнял твой
— Есть хоть что-нибудь?
— Штаб получил с передовой приятное донесение.
Галирж насторожился.
— Батальон Рабаса, отличные там ребята. Поторчим здесь самое большее два часа, пока там все стихнет, а потом спокойно переберемся на новое место, — подбадривал поручик.
Его беспечность действовала Галиржу на нервы:
— Я без связи, как слепой, но, по-моему, все обстоит иначе: без крови не обойдется.
— Прошу тебя, Джони, не надо кровавых видений.
Вокроуглицкий сострадательно смотрел на Галиржа, вертевшегося в спальном мешке на узенькой раскладушке.
Снова донеслись взрывы.
— Извини, дорогой, — сказал Вокроуглицкий. — В двух шагах отсюда есть отличная воронка. Я пойду туда. Здесь слишком продувает.
Новое месторасположение штаба — это прежде всего организация связи. Она уже была налажена — и вдруг неожиданное перемещение батальона Рабаса нарушило сеть, связисты бросились ее восстанавливать, двигаясь за батальоном с катушками. Снаряды рвали кабели. Телефонисты исправляли повреждения, проверяли слышимость. Ремонтные группы и те, кто тянул кабели, не могли со всем справиться. Работа штаба была парализована, штаб требовал скорейшей связи, сроки на установку даны были очень жесткие, и преемник Калаша, Ержабек, вынужден был подключить к работе и обслуживающий персонал пункта связи. Но не мог решить, кого взять. Яну ему посылать не хотелось.
Яна это заметила. Быстро натянула на себя катушку, взяла ящик с телефоном:
— Куда идти?
На самый трудный участок, ко второму батальону, Ержабек послал Цельнера. Яну — на менее опасный: восстановить линию к предполагаемому месту расположения КП, к «Альбатросу».
Галирж лежал, вытянувшись во весь рост, в своем теплом мешке. Неожиданно у него возникло отвратительное ощущение, будто он лежит не на раскладушке, а на операционном столе. Это ощущение переходило в страх: он распластан на смертном ложе. Он встал. Позвал Оту.
Вокроуглицкий медлил — не хотелось мазаться в мокрой глине и снегу, выбираясь из воронки. Но Галирж позвал снова, настойчивее. Ота неохотно пошел к нему.
Над искореженными деревьями поднялся сноп огненных языков. Сосняк затрясся и исчез в клочьях удушливого дыма. Галирж упал, сунул голову в запорошенный снегом куст. Вокроуглицкий увидел лежащего на земле Галиржа.
— Джони! — крикнул он испуганно.
— Где ты? — не поднимая головы, отозвался Галирж.
— Я здесь, — сказал Вокроуглицкий, — но хотел бы не быть здесь.
Он хорошо понимал создавшуюся ситуацию. «Немцы поняли, что наши пушки ведут огонь по их батарее, и стали бить сюда. Ну и свистопляска! Черт побери эти кровавые видения Джони!»
— А куда ты, собственно говоря… — сказать «идешь» он не мог, а «ползешь» не хотел.
— К тебе. Закурить, — лгал капитан.
Немцы накрывали в сосняке квадрат за квадратом. Взрывы, взрывы, взрывы. В воронке Галирж и Вокроуглицкий держались вместе.
— Ты здесь в таком дерьме, Джони, — сказал Вокроуглицкий, — а Станек, наверно, сейчас в Большом театре.