Серебряная равнина
Шрифт:
Замелькали первые домики Василькова. Ефимыч с Варварой спрыгнули с грузовика. Опять патруль. Проверил документы, просмотрел бумагу, которая должна была обеспечить им доступ в расположение бригады Свободы, и скомандовал:
— Кругом и назад!
— Мы должны явиться к старшему лейтенанту, связисту! — кричит Варвара.
— Ищи его, свищи! Их бригада передислоцировалась.
— Куда?
— Не знаю! А вам дальше нельзя.
К югу от Василькова полыхали зарницы, оттуда долетали отчетливые залпы орудий.
Варвара
— Ну, как? — встретил их вопросом капитан.
Ефимыч вытащил из кармана позолоченную стопку.
Беляев, колеблясь, взял свой подарок обратно.
— Не принял?
— Переместились.
— Далеко?
— Никто не знает. — Ефимыч повысил голос: — Но мы снова с ними встретимся, снова они нам подсобят, а мы им. И будет это еще много раз.
Для могучего коня низкие сани были словно скорлупка. Он почти их не ощущал. Несся галопом по замерзшим болотам, по льду, по полям. Цок-цок. Снег летел из-под копыт.
Эту поездку Станек придумал сам. Знал, что русские уже проложили свой кабель. Но хотел посмотреть, не натолкнулись ли его телефонисты в поле на неожиданные трудности и успешно ли продвигается демонтаж всей сети.
— Айда, Ветерочек! Гей!
Они летели, сплошь белые: сани побеленные, Ветерок белой масти. Станек и Яна тоже в белом: полушубки белые, белые валенки, ушанки из белой овчины.
Яна прислонила голову к плечу Станека:
— Я так мечтала…
— О чем?
— Вот об этом.
Ветерок объезжал окопы и воронки от снарядов, заранее угадывая их по глубоким, зеленовато-голубым теням.
«Вот об этом», — размышлял Станек. Возле саней — воронки. Под снегом — мертвые. Едут по полям сражения. По полям смерти.
Яна прижалась к нему теснее. Он все перевернул в ее сознании. Раньше он был ее мечтой, а война была реальностью. Теперь для нее существовал только он один, все остальное превращалось в нечто нереальное. Искрящиеся зернышки льда светились как тысячи крохотных фонариков. Перед Яной вдруг засветился иной фонарик, иной светлячок. Она посерьезнела:
— Иметь бы ребеночка!
— Что? — выпалил он. — Здесь, на фронте? — В Станеке все бурлило. Он представил себе, как женщина-солдат с ребенком у сердца тащит во время походов тяжелое снаряжение, от которого устают до изнеможения даже мужчины, к тому же еще зима, плохое питание, страх за жизнь. Чем больше он об этом думал, тем сильнее охватывало его раздражение. А рожать как? Полные лазареты, даже тяжелораненых некуда класть. А ребенок? — Такое могут позволить себе только сумасшедшие!
— Сумасшедшие — это точно. — Яна улыбалась. — Но мы, Иржи, тоже ведь были сумасшедшими. А что если я сумасшедшая?
Станек откинулся назад. Резко дернул вожжи. Ветерок остановился.
— Ты?.. Ты?..
Привычное «маленькая» застряло у него в горле, пугало его теперь.
Яна сняла варежку и молча гладила его.
— Яна! Яна! — говорил он взволнованно. — Если бы так — все сделаю! На руках носить буду! — Впервые за все время на фронте почувствовал, как беспомощен против войны. Он глушил в себе это чувство. — Природа, Яна, мудра, — напускал он на себя веселость, — она порой заставляет человека сходить с ума, правда, не всегда в самое подходящее время.
— Думаешь, Иржи? — протянула она удивленно. — Если речь о нас, ты полагаешь, что все в порядке?
— Разве у нас не будет лучших времен? — Он заметил, что они стоят. Напустился на Ветерка. — Но, но! Устал? Ах ты, лентяй! Ну, пошел! По-ше-ел! — кричал он и смеялся: — Странная мы армия! Полковник Свобода ведет домой целые семьи, как когда-то праотец Чех. И мы уже почти целая семья: старик отец, молодые Станеки, а по дороге домой, быть может, и дитя увидит свет. — Мысль о том, что он мог бы стать отцом, его воодушевила. Веселье, не наигранное, как раньше, а настоящее веселье уже охватывало его. — Браво, Ветерок, браво! Но, но, лети! Краса фронта!
Ветерок припустил галопом. Сани, казалось, летят уже не по снегу, а по воздуху. Станек и Яна вихрем неслись к окопам, как снежное облако, из глубин которого доносилось цоканье копыт и дребезжание колокольчиков. Ветерок не успел свернуть перед воронкой, и сани опрокинулись.
Яна лежала, не двигаясь, на снегу, с раскиданными в стороны руками. Станек присел рядом с ней на корточки: — Ты не ушиблась?
Он заметил лукавинку в се глазах. Наклонился к со лицу, так, что между ними не было ни мороза, ни ветра.
Там, где они лежали, под снегом было незасеянное поле да мертвые глубоко в земле.
— Знаешь, Яна, я бы хотел… — Целовал ее.
Она целовала его.
— Ты до сих пор не знал, как я тебя люблю?
— Я терял голову! Теперь я в самом деле ее потеряю.
Солнечные лучи гасли у самого горизонта. Пейзаж застывал словно алебастровый. Станека прохватывал мороз. Он вскочил, поднял Яну.
— Нам надо ехать, — сказал он.
Отдохнувший Ветерок фыркал заиндевелыми губами и чуть пританцовывал…
Станек гнал коня вдоль линий связи и заставал врасплох своих ребят. Белая упряжка на фоне снега не была видна издали. Но вот звенели колокольчики — и она появлялась рядом с ними словно видение. Ребята мучились, сматывая кабель, выкапывали из снега и оторванные куски, чтобы все катушки были полными. Завидев Станека и Яну, обступали их с катушками на груди, с шестами и лопатками. Это уже не был пан командир, теперь это был Старик, который не оставил их в одиночестве и тогда, когда другие наводят глянец перед парадом в теплых киевских казармах.