Серебряный блеск Лысой горы
Шрифт:
— Нет, не избавитесь. И там найдутся такие, как я. Они, указывая на вас, будут говорить: «Эй люди, поглядите! Эта ханум не работает, а ест. Откуда, интересно, она берет?»
— В свое время мой муж работал не покладая рук! А в результате что? Вместо спасибо лишь проклятие. Бросили муху в наш обед! Что вам еще нужно от нас? Оставьте нас в покое! Эй, спасите от Шербека, караул! — Якутой, сидя на стуле, стала визжать, хлопая себя по коленям.
Шербек растерялся, кинулся наливать воду из графина. Дверь отворилась, и на пороге появились старик сторож, Саидгази, Джалил. Шербек замер со стаканом в руке. Поставил
— Не трогайте ее, пусть орет! — остановил он пытавшихся успокоить Якутой.
Как только он сказал это, Якутой умолкла.
— Идите домой. Придете в себя, тогда и поговорим, — сказал Шербек.
Когда Якутой вышла, сторож покачал головой: «Ну и баба!»
— Специально придуманная провокация, — проговорил Саидгази серьезно. — Хотела перед народом подорвать ваш авторитет.
— Не паникуйте, — сказал Шербек, стараясь не выдать ярости, застрявшей в горле.
Настроение его было испорчено: две неудачи в одно утро.
Глава восьмая
Джалил вышел из амбара и увидел, что председатель пристально разглядывает его машину.
— Куда путь держишь?
— В коровник, а оттуда проеду на Кызилжар. Везу коровам и свиньям соль, отруби.
— Не возражаешь, если поеду с тобой?
— Наоборот, что вы! — Джалил обрадовался, что председатель не брезгует его «старой телегой». Побежал к кабине, сел за руль. Хотел завести мотор, но зажигание не включилось. Отерев рукавом синего халата пот со лба, попросил: — Шербек-ака, нажмите ногой на педаль.
Зажигание снова не включилось. Джалил открыл капот старого «газика» и начал ковыряться в нем, но в это время в ворота въехала большая, словно бык, автомашина и начала реветь, чтобы освободили проход. Показалась голова шофера из кабины.
— Убери с дороги свою старую телегу! — Увидев Шербека, шофер смутился. Заглушив мотор, он подошел на помощь Джалилу.
Наконец «газик» тронулся. Глиняные дувалы с нависшими над ними ветвями джиды, гнущимися под тяжестью желто-коричневых плодов, остались позади. Черный пес бросился навстречу машине и побежал рядом с остервенелым лаем, норовя попасть под переднее колесо. Джалил искоса глянул на него, как бы говоря: «Собака, что с нее возьмешь». В это время машина выстрелила, словно из ружья, несколько раз подряд, выкинув клубы голубого дыма. Пес бросился в сторону и шлепнулся, громко визжа, в канаву с водой.
— Дела-то у тебя реактивные! — съязвил Шербек.
— А как же!
— Тормоз в порядке? — При этом Шербек указал на вывеску «Буфет» под огромным развесистым карагачем.
Джалил, поняв намек Шербека, расхохотался.
— Тормоз в порядке. Никак не можете забыть, Шербек-ака? Той привычки давно уж нет.
А Шербек намекал вот на что: в тот год, когда он, окончив институт, приехал в родной колхоз, Джалил окончил курсы шоферов. Но свободных машин в колхозе не оказалось, и Джалил выпросил у Ходжабекова «газик», списанный в лом, сам отремонтировал его. Как-то Шербек поехал с ним в город за оборудованием для зоотехнической лаборатории. Когда возвращались из города, около этого самого буфета под развесистым карагачем Джалил остановил машину и сказал: «Тормоз не в порядке. Нужно залить бутылкой вина», —
Недалеко от коровника на зеленом клеверном поле рассыпались черно-белые и коричнево-золотистые коровы. «Все-таки лучше, если коровы в стаде будут одной породы», — подумал Шербек и тут же прикинул, сколько понадобится лет, чтобы все стадо состояло из высокоудойной и крупномясной черно-белой породы — остфриз.
Когда машина остановилась у коровника, вышли две женщины в синих халатах. У той, что помоложе, брови были насуплены, у другой вид какой-то растерянный. Две девушки, которых утром Шербек послал сюда, разгружали арбу с люцерной, стоявшую у входа в коровник. Шербек спросил у молодой женщины с насупленными бровями:
— Зиядахон, хорошие теперь у тебя помощницы?
— Не испытывала, — проворчала Зиядахон.
— Да что это ты так дуешься? — Шербек учился с Зиядахон в одном классе, поэтому обращался к ней по-приятельски.
— Наверное, Джалил уже донес! — Она бросила хмурый взгляд на шофера, сгружающего с машины мешки соли.
— Как завидела вас издали, дорогой мой, как завелась, как завелась: «Джалил, пропади он, уже донес председателю. Иначе зачем же едет?! Сама наделала, а теперь...»
Женщины тараторили наперебой, и ничего невозможно было понять.
Шербек закрыл уши руками.
— Э, да хватит! Хватит, говорю! — прикрикнул на них Джалил.
— Джалил, объясни мне толком, что случилось?
— И вчера и сегодня часть нашего молока, отправленного на пункт, возвратили — прокисло.
— Разве это справедливо? — снова запричитала Салтанат-апа. — Если Ласточка не ест — виновата Салтанат, если прокиснет надоенное молоко — виновата Салтанат. Э, да будь проклята жизнь Салтанат! С вашей матерью всю жизнь доили колхозных коров, аж волосы поседели. Как только язык начал говорить, а руки что-то делать, с тех пор и ухаживаю за скотом. Скотина — эта такая живность, что наестся и может стоять не шелохнувшись. И молоко прокисает. И болеет. И даже, если пришел конец, то дохнет!
— Как вы можете так говорить! — возмутилась Зиядахон. — Говорите, чтобы подохли коровы, у которых есть телки-сосунки, а!
— О боже! Раисджан, разве я сказала — пусть подохнут?
— Да замолчите же!! — Джалил бросил сигарету и подскочил. — Если нужно, отрежу свои уши и оставлю вам свои мозги! Надоели, трещотки!
Опешившие от крика Джалила, Зиядахон и Салтанат прервали перепалку. Шербек, воспользовавшись затишьем, начал разговор:
— Бидоны чистые?
— Ой, что вы говорите, Шербек? Разве я грязнуля?
— Да не берите вы все на себя, Зиядахон. Знаю вашу чистоплотность. Недаром еще в классе вас избирали санитаркой. Но почему же все-таки снизились надои молока, а то, что везем на сдачу, скисает?
— Вы говорите почему? Этот... овод мучает. Не дает даже пастись коровам. Поднимут хвост кверху палкой и бегут.
— Почему же вы не сказали оводам: «Не мешайте, план из-за вас не выполняется»?
— Смеетесь, Шербек? Кроме того, не успеваем с доставкой корма. Людей...
— Теперь еще два человека добавилось.