Серебряный город мечты
Шрифт:
— На русский?
— На чешский, — я, разглядывая иронично вскинутые брови, стучу по его плечу. — Дим! Ты понял, что я… образно. Ты часто так говоришь.
— Ага, — он соглашается, умудряется вложить в три буквы всю тонну ехидства, от которого хочется то ль ещё раз его стукнуть, то ль рассмеяться. — Пойдем тогда, будем переводить… на русский.
Он протягивает руку, которую, сверкнув глазами, я принимаю. Парирую, закатывая глаза, так, как давно уже не было. Сто лет назад мы бросались в друг друга язвительными фразами,
Теперь ещё и жарко.
И я шепчу, вставая на носочки и касаясь губами уха, непристойность, чувствую, как мою руку предупреждающе сжимают, но… мы уже стоим у лифта. Ждём, дабы на шестой этаж, в нейрохирургию, подняться. И людей рядом с нами много, а потому ничего-то мне не будет, не сейчас.
А значит можно, получая удовольствие от темноты его глаз, дразнить дальше, вот только я, продолжая улыбаться, оглядываюсь на миг назад.
Цепляюсь краем глаза за… Марека.
Чёрные волосы, убранные в низкий хвост, благородная горбинка на носу. Он мелькает около огромного стенда-схемы больницы. Говорит с кем-то по телефону, хмурит знакомо брови, вскидывает голову, отчего серые глаза в меня упираются.
Мы встречаемся взглядами.
И выражение его лица меняется, проваливаются ещё глубже в одно мгновение глаза, и назад, к стоящему у стены кофейному автомату, он отступает.
— Дим, там Марек… — я дёргаю за руку.
— Где?
— У… карты… — я выдыхаю растерянно.
Моргаю, потому что возле стенда никого нет. Нигде нет. Я не могу отыскать его лицо в толпе, в куче народа, которого в холле набирается, и впору думать, что мне показалось.
Штатный фотограф «Dandy» мне только пригрезился.
— Там никого, Север.
— Но он был, — я повторяю упрямо.
А Дим, касаясь губами моего виска, вздыхает:
— Пойдем, лифт приехал.
Он подталкивает меня к стальным дверям, что разъезжаются беззвучно, впускают и докторов, и пациентов, и кнопки различных этажей красным загораются. Я смотрю на эти кнопки, пока мы едем, я обкусываю губы, чтобы не сорваться.
Не набрать тут же Мареку и не закричать.
Я позвоню ему позже.
Вытрясу всю душу, но получу все ответы.
— Север…
— Он не племянник, — я выпаливаю.
Разворачиваюсь к Диму, что ловит меня за руку и тормозит, не даёт дальше лететь по пустому коридору шестого этажа.
И к себе в который раз за день меня прижимают, слушают.
— Но он вечно появляется рядом со мной! Я хочу понять, почему так, чёрт возьми, происходит! Эрланген, Либерец, теперь больница! И только не говори мне, что он пришел навещать любимого дедушку!
— Север!
— Что?!
— Ты кричишь, — он произносит ёмко.
Так, что почти совестно делается.
В больнице же, как в библиотеке, принято соблюдать тишину. И услышь меня доктор Догнал, то выставленной за дверь мне быть.
— Он наговорил мне в
— Хочешь, я ему физиономию начищу?
— Ты из-за меня всё время дерешься.
— Ну, у меня не так много вариантов из-за кого стоит драться, — он улыбается, пусть я и не вижу, не поднимаю голову, но эта улыбка слышится в голосе.
Даёт успокоиться.
И выдыхая, я говорю уже почти нормально:
— Мне надо с ним встретиться…
— С кем? — вопрос звучит неожиданно.
Его мурлычат.
Задают тем бархатным контральто, который я узнаю из тысячи. Не верю до конца своим ушам, пока не оборачиваюсь и Агату Мийову, в накинутом поверх платья белом халате, не вижу. Она выходит из-за поворота, из того аппендикса коридора, где палата бабички.
— Кветка! Ты заметна и слышна даже среди этих скучных стен, — Ага улыбается, движется, стуча каблуками, к нам, и вопрос, наклоняя голову, она с любопытством повторяет. — Кого ты хочешь увидеть и, судя по всему, убить?
Меня, звеня множеством тонких браслетов, обнимают крепко.
Почти душат.
Оставляют следом на щеке Дима отпечаток красной помады.
— Привет, романтический трагический герой! Я рада тебя видеть. И в особенности я рада тебя видеть рядом с моей хичкоковской блондинкой. Всегда ей говорила, что вместе вы будете отлично смотреться.
— Ага, ты что тут делаешь?
— Пришла к пани Власте. И тебе, — она, переставая улыбаться, отвечает, и тревожная серьёзность в зелени её глаз появляется. — Кветка, я бы явилась раньше, но о пани Власте мне рассказала только вчера Наталка. Я была свято уверена, что все эти дни ты проводишь со своим романтическим трагическим героем.
— Мы… — я оглядываюсь на Дима.
Теряюсь с ответом.
— Да вижу я, что вы, — Ага хмыкает выразительно, подхватывает меня под руку. — Про вас всё давно ясно, расскажи про пани Власту. Тут пробегал мимо один красивый, но такой строгий доктор Мартин, настоящий герой-любовник. Он гневно хмурился и очень строго вопрошал, что я тут забыла и кто меня пустил. Мы долго спорили, но в итоге мне милостиво разрешили подождать тебя возле палаты. Он убедительно сказал, что ты скоро вернешься. Кветка, я видела её через стекло…
Её последние слова звучат без иронии.
Скорее потеряно, что для Агаты Мийовы совсем не свойственно.
— Ей уже лучше, позавчера прооперировали, но делать прогнозы пока не время, — я повторяю слова доктора Догнал.
И у окна палаты мы все втроем останавливаемся.
Смотрим.
На включенные экраны множества аппаратов по бокам от кровати. На кровать, где теряется и кажется слишком хрупкой, кукольной, бабичка. К ней тянутся со всех сторон различные трубки, будто пронизывают насквозь.