Серебряный лебедь
Шрифт:
А теперь Докингс отвернулась и вышла из комнаты из-под пронизывающего взгляда доктора, оставив за дверью Сибеллу, судорожно глотающую воздух. Тем временем доктор, который, несмотря на свое неприятное имя, был суровым шотландцем и самым известным акушером Лондона, прокричал ей в спину:
— Женщина, черт вас подери, принесите сюда лучший бренди в доме. И пришлите сюда кормилицу, как только она вымоется.
Докингс обернулась и уставилась на него.
— Что?
— Вы что, глухая? Разденьте эту девушку и хорошенько вымойте в горячей воде, наденьте на нее
— Ребенок семимесячный, доктор. И я не удивлюсь, если окажется, что он родился вынужденно, с помощью спорыньи. Но для чего это нужно было делать?
Доктор был в нерешительности. — Мне кажется, у миледи был любовник, а теперь она расплачивается за свои шалости. Текер, согрейте этот несчастный комочек плоти у огня, не позволяйте ему перестать дышать. А я попытаюсь помочь моей пациентке.
Всю ночь Сибелла мучилась от яда, отравившего ее. Доктор пытался согреть роженицу, давал какие-то лекарства, немного облегчившие ее страдания. Но все-таки за час до рассвета в комнату вошел священник Уэстонов, окрестил сына Сибеллы Гарнетом и приготовился к совершению над ней последнего обряда.
И только тогда в комнату впустили Джозефа. Он долго стоял, глядя на измученное и бледное лицо жены, а потом внимательно посмотрел на младенца, лежащего на руках у миссис Текер, которая поила его смесью молока с коньяком.
— Я не ожидал, что он будет таким маленьким, — в конце концов проговорил он.
— Да, сэр, — ответила миссис Текер и от дальнейших комментариев воздержалась.
В разговор вмешался доктор и устало произнес:
— Первый ребенок часто похож на мать, а ваша жена просто крохотная.
— Но он совсем маленький! Он будет жить?
— Я делаю все, что в моих силах, сэр.
— А… миссис Гейдж?
— Боюсь, она уходит от нас. Я думаю, вам следует позвать сюда ее семью.
Джона и Елизавету разбудили, и они пошли за Мелиор Мэри, но та уже была на ногах. Судя по всему, она слышала, что в доме что-то происходит, и через пять минут явилась, ведя за собой Мэтью Бенистера.
— Я сходила за ним, — отрывисто объяснила она. — Мне показалось, что ему нужно ее увидеть.
Доктор подумал, что все это выглядит довольно странно — рыжеволосый молодой, человек разразился слезами, в то время как мисс Уэстон, которая должна была бы рыдать, стояла рядом с совершенно сухими глазами. Внезапно он догадался обо всем. Было почти невозможно сказать, что маленькое человеческое существо, борющееся за жизнь в руках акушерки, кого-то напоминало. И все же в какое-то мгновение он уловил сходство и больше не сомневался, что сейчас перед ним стоит отец этого несчастного ребенка.
Но, судя по всему, рыжеволосый юноша тоже не знал, что он отец, а может быть, ему было все равно. Даже не взглянув на сына, он стал на колени рядом с кроватью и взял миссис Гейдж за руку.
— Сибелла, — прошептал он, —
Он больше ничего не смог сказать, потому что к кровати подошел Джозеф, даже при таких трагических обстоятельствах всем своим видом показывая, что ему совершенно нет дела до чувств этого молодого человека к его жене. Но опытный глаз доктора уловил в лице своей пациентки легкое ответное движение.
— Мистер Гейдж, — осторожно произнес он, — она пошевелилась. Если вы позволите, пусть молодой человек еще поговорит с ней.
Но решение приняла странная седовласая девушка.
— Пусть они побудут вместе, дядя Джозеф, — попросила она. — Только Гиацинт может ее спасти.
Джозеф кивнул и молча вышел из комнаты, а за ним последовали его сестра с мужем. Мелиор Мэри задержалась в дверях.
— Гиацинт, — сказала она, — я дала себе клятву, что больше никогда не заговорю с вами.
— Я знаю, — ответил он, не поднимая глаз.
— Но если Сибелла умрет, это будет на вашей совести.
— Что вы хотите сказать? — в гневе спросил он.
Но она промолчала и тихо вышла из комнаты. Доктор Смелли пришел в ярость. Он был так зол, что поднялся и вышел вслед за ней в коридор.
— Мисс, вы всегда обсуждаете личные проблемы в присутствии больных и умирающих? — поинтересовался он.
Мелиор Мэри подняла на него свои прекрасные глаза и ответила:
— Доктор, бушующая стихия не выбирает места.
Но он стоял на своем:
— Разве у вас нет никаких чувств к вашей умирающей сестре?
Мелиор Мэри в упор посмотрела на него.
— Когда-то она действительно была моей сестрой, но отреклась от меня. Я ее любила, а она меня обманывала.
— И у вас нет милосердия, чтобы простить ее сейчас?
— Иногда я думаю, что прощение у постели умирающих придумано для слабоумных и суеверных. Я не могу простить ей то, что она сделала, потому что под угрозу было поставлено будущее замка Саттон. А это для меня невыносимо.
— Вы бессердечны, — проговорил доктор. — Маленькая жестокая змея!
— Возможно, — мягко ответила она.
Но к утру и у Сибеллы, и у Гарнета кризис миновал. Казалось, что именно Гиацинт вернул ее к жизни. А в ребенка в присутствии его настоящего отца будто бы входила какая-то необъяснимая сила. И было действительно чудом, что наступающий день бросил розовые блики не только на просыпающееся небо, но и на щеки Сибеллы и ее спящего сына. Поднимаясь с колен, Гиацинт повернулся к доктору.
— Она вне опасности?
— Это покажут следующие двадцать четыре часа, то же самое я могу сказать и про ребенка. Но в том, что вы отвели ее от края пропасти, нет сомнения.
— Тогда я пойду. Сейчас должно быть многое сказано и многое сделано.
Мэтью Бенистер вышел из комнаты, потом из замка и вернулся в конюшни. Все вокруг казалось большим стеклянным шаром, таким же чистым и прекрасным, как то место, где встречаются небо и земля, омытые солнечными лучами. Но он ничего этого не замечал, направляясь к тому стойлу, которое сейчас пустовало, ожидая возвращения Фидл и ее всадницы.