Серебряный лебедь

Лампитт Дина

Митчел любил ее так, как может любить только сильный мужчина, и эта любовь была частичкой его твердого духа. Для нее он был покорным слугой и терялся в тени таких молодых людей, как Мэтью Бенистер или сам принц. Сейчас он не чувствовал ничего, кроме сожаления, что не может умереть на ее руках, что даже в этот последний мучительный час ему не дан момент, когда любовь к ней может возобладать над всеми другими чувствами.

— Мелиор Мэри! — позвал он, но его голос прозвучал писком комара в огромной зале. — Молитесь за меня так же, как я буду молиться за вас. Любите свой дом, мисси, потому что через несколько

мгновений у вас ничего кроме него не останется.

Но Мелиор Мэри не слышала его, она была в Длинной Галерее и только через час снова спустилась в Большую Залу, где в темноте едва теплился огонек в камине.

— Из-за вас стало еще холоднее, — недовольно сказала она. — Почему вы не подкинули еще одно полено?

Но Митчел не отвечал, и его голова бессильно склонилась на грудь.

— Митчел? Вам нехорошо?

Мелиор Мэри подошла к нему и потрясла за плечо, но от ее прикосновения тело сползло на подлокотник кресла и безжизненно повисло.

— О нет! — крикнула она Богу. — Только не это! Только не Митчел! Господи… Вокруг слишком много смерти! Слишком много разлук и боли! Но этого я не вынесу. Он был моим роком и моим пристанищем! Митчел, как вы могли так поступить со мной?

Она упала перед ним на колени, крепко обняла его и заплакала, уткнувшись в мертвую руку. Внезапно ее лицо исказил страх.

— Так вот, значит, как! Вот, значит, как действует на меня проклятие! Я осталась последней из своего рода, у меня нет детей, а теперь я еще должна жить здесь в полном одиночестве! Есть ли еще на свете такой ужасный дом, существование в котором так же невыносимо, как в тебе, мое наследие, мое наказание, замок Саттон?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Выступая впереди Георга III, защитник короля в соответствии с древней традицией бросил перчатку, и на какое-то время огромная толпа, собравшаяся на коронацию, замерла, и только из Вестминстерского Аббатства доносился звон колоколов. В этот момент приверженцы Стюартов, якобиты, могли в последний раз смело и открыто продемонстрировать свою преданность, потому что к тому времени Джеймс III уже состарился, а их принц стал беспробудным пьяницей. Никто не ожидал такого поворота событий, но якобиты всегда были непредсказуемы. И что же, перчатка так и должна была лежать там, куда ее бросили?

Вперед выступила девушка, чем повергла собравшихся в невероятное изумление. Все ожидали какого-нибудь старого сурового горца, но пред ними появилось темноволосое создание с глазами цвета прозрачной воды. Девушке, наверное, было не больше пятнадцати. Она улыбнулась защитнику таинственной, почти волшебной улыбкой, взяла перчатку и растворилась в толпе так быстро, что стало ясно: она среди своих. По толпе пронесся вздох удивления, а молодой король, повернув честное германское лицо к своему конюшему, через окно кареты спросил:

— Кто это был?

— Сторонница якобитов, сэр. Несомненно, фанатичка. Ее немедленно арестуют.

— Если вы ее поймаете, — заметил король. И он оказался прав — девушки нигде не было.

Но Георг увидел кое-кого еще. В толпе стоял аббат, и лицо его было почти целиком скрыто под капюшоном. Он слегка подался вперед, глядя туда, где в позолоченной карете ехал новоиспеченный король. Капюшон упал на плечи, и с горестного лица на монарха взглянули внимательные голубые глаза.

Георг III затаил дыхание. Этого не могло быть! Но все-таки мужчина не мог просто напоминать Чарльза Эдварда Стюарта.

Рассматривая человека, который по праву крови должен был стоять сегодня в Вестминстерском Аббатстве на его месте, Георг увидел, что губы Чарльза Эдварда растянулись в жестокой улыбке.

— Я завидую тебе меньше всех на свете, — сказал он и что-то добавил совсем неслышно.

Георг почувствовал дрожь во всем теле и оглянулся на угрожающую фигуру, потому что его карета уже проехала то место, где стоял Стюарт.

— Мне показалось, что тот человек — Чарльз Эдвард Стюарт, — сказал король, — и он проклял меня. О Боже!

— Нет, сэр, — успокоил его конюший. — Бывший претендент на престол лежит, напившись, в герцогстве Буиллен. Он никогда больше не ступит на эту землю.

Но Георг снова и снова вспоминал ту улыбку и пришел к выводу, что она не привиделась ему. Он гадал, может ли проклятие династии Стюартов, о котором столько слышал, передаться и ему, если он завладел их короной, прославится ли его правление доблестными поступками и грандиозными событиями или будет трагичным и кровавым.

К счастью, ему были не знакомы ни предчувствия, ни ощущение неизбежности. Король и представить себе не мог, каким тяжелым грузом станет для него эта корона, что он познает приступы безумия, которые заставят его в одиночестве бродить по галереям Виндзора и громко кричать от боли и отчаяния, что его старший сын восстанет против него, а сам он ослепнет и войдет в историю как король, потерявший американские колонии.

Бедняга! Он отправился на банкет в честь своей коронации с далеко не веселым лицом. А несчастному Чарльзу Эдварду помогли забраться в карету Гарнета Гейджа, потому что он очень ослаб после долгих лет непрерывного употребления алкоголя.

— Для вас, сэр, — сказала Пернел, подавая ему перчатку.

Он улыбнулся ей.

— Мы приняли вызов, не правда ли?

— Да, сэр.

Но и он, и Гарнет, и его дочь понимали, что это пустые и бессмысленные слова. Пернел, благодаря своему древнему дару, знала даже больше — что Георг Ганновер обречен на мучительную жизнь, а ее кумир вернется в Европу и будет жить затворником, оставив в прошлом те дни, когда очаровательный принц Чарли был единственной гордостью и надеждой всех якобитов.

— В Дувр, ваше высочество? — спросил Гарнет.

— Да, да.

— Вы никого не хотите увидеть перед отъездом?

На какое-то мгновение перед принцем пронеслось видение той красавицы, которую он любил когда-то, он вспомнил прекрасные глаза Мелиор Мэри, но, откинувшись в глубину кареты, ответил:

— Нет. Поехали.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Над рекой Вэй проскользил зимородок, едва не коснувшись головы цапли, стоявшей на одной ноге на мелководье. В осеннем парке птицы щебетали, свои прощальные песенки; ласточка перед отлетом в теплые края кружила у башни Гейт-Хауса, где было ее летнее гнездо. Очередной круг замыкался, подходил к концу еще один год. Скоро наступит 1778 год, и на престол взойдет Георг Ганновер III, чтобы пробыть на нем в течение семнадцати лет. Для тех, кто пережил ту давнишнюю драму и остался жить в замке Саттон, время летело быстро.