Серебряный лебедь
Шрифт:
— Ну что ж, хорошо, хотя я все равно считаю эту затею весьма глупой. Бриг и мои внуки останутся здесь, а вы можете ехать. Вы найдете ее в огромном замке недалеко от Гилфорда. Замок называется Саттон, как и все поместье.
— Мы знаем, — ответила Пернел.
Они уехали из Испании, но сначала отправились в Лондон по поручению Гарнета, который унаследовал от Джозефа серебряный рудник, а потом долго бродили под чистым и теплым июньским дождем и разглядывали улицы, названные именем Мелиор Мэри Уэстон.
— Когда-то она обладала всем этим, — заметил
— Да. Кузина Мелиор Мэри была первой красавицей Лондона и активно занималась продажей и покупкой недвижимости.
— А что же помешало ей продолжать в том же духе?
— Она неразумно влюбилась. Но кто не совершает таких ошибок? Просто проклятие, лежащее на ее доме, сыграло свою роль, и о ней все забыли.
— Однако улица Мелиор останется здесь даже после ее смерти еще на долгое время и будет постоянно напоминать о ней, — сказала Пернел.
Но братья-близнецы промолчали. Пора было отправляться в пригород. Время начинало бежать в стремительном темпе.
Каждый новый день в жизни Мелиор Мэри начинался одинаково: она вставала, одевалась и завтракала в полном одиночестве; а потом гуляла в саду, молилась, долгими часами простаивала у окна часовни, которая когда-то была Длинной Галереей, хотя уже не помнила, кого высматривает вдалеке. Но, несмотря на это, она все равно проводила время именно так — вглядываясь в сумерки за окном, ожидая чего-то.
Но этой ночью она, почувствовав неимоверную слабость и с трудом передвигаясь по дому, увидела, что по парку действительно кто-то скачет. Пробираясь между деревьями, к замку Саттон приближались всадники. Фиалковые глаза Мелиор Мэри стали еще напряженнее вглядываться туда, где мелькали коричневые бархатные костюмы для верховой езды. К ней ехали двое мужчин и женщина.
Несчастное усталое сердце забилось быстрее. Ее молитвы услышаны! За те пять лет, которые прошли с тех пор, как к ней приезжала Анна Сьюарт, никто ни разу не навещал ее, но сейчас она ясно слышала, что по двору застучали лошадиные копыта. Гости пробрались сквозь отвалившиеся доски, которыми был заколочен Гейт-Хаус, и уже стояли у Центрального Входа. Где-то в глубине полумертвого дома прозвенел колокольчик.
В доме не было слуг, чтобы открыть дверь. Узкоглазый Том умер от ангины, а Бриджет Клоппер — просто от старости. Все это так удручающе подействовало на сына Клоппер Сэма, что он завернул в платок скудные остатки сыра и ушел прочь из этого дома. Только жена одного фермера приходила к Мелиор Мэри, чтобы приготовить для нее что-нибудь съестное, но, сделав свое дело, спешила обратно в уют и чистоту собственной кухни.
Но все-таки, несмотря на то что дверь открыть было некому, к несказанному удивлению Мелиор Мэри, дверь Центрального Входа распахнулась, и Большая Зала заполнилась звуками шагов. Она прислонилась спиной к алтарю, опасаясь пришедших.
Послышался женский голос:
— Где вы, кузина Мелиор Мэри? Мы дети Гарнета Гейджа. Вы помните Гарнета?
Необъяснимый ужас охватил ее, и она прокричала в ответ:
— Нет! Я не знаю
Но было уже слишком поздно. На верхней ступеньке того, что когда-то называлось Главной Лестницей, стояли три человека. Когда они подошли ближе, даже в тени закрывающего окна плюща Мелиор Мэри разглядела под дорожной шляпкой гостьи знакомые кудри и улыбающиеся глаза цвета прозрачной воды.
— Сибелла? — неуверенно спросила она. — Сибелла, это ты?
Но женщина подошла ближе и оказалась черноволосой. Мелиор Мэри перевела взгляд на двоих мужчин, очень похожих друг на друга, — на нее смотрели две пары обрамленных черными ресницами глаз, которые светились синевой полевых гиацинтов. И она заплакала — горько и безутешно, как плачут только старики. Растрепанные волосы лезли ей в рот, когда она пыталась закрыть ладонями свои впалые щеки и морщинистый лоб.
— Не надо плакать, — сказала женщина. — Пойдемте, Мелиор Мэри, возьмите меня за руку.
Один из мужчин поцеловал распятие на алтаре, шепча неслышную молитву, а другой произнес:
— Великий Боже, не дай нашей кузине умереть в печали. Позволь магии семьи Фитсховардов бросить вызов древней и могущественной силе.
За этими словами последовала внезапная тишина, нарушаемая только всхлипываниями Мелиор Мэри, а затем снизу, из Большой Залы, послышался одинокий голос скрипки. Длинная Галерея вдруг осветилась сотнями свечей, и Мелиор Мэри посмотрела на своих кузенов с нескрываемым удивлением. Перед ней, дрожащей, едва державшейся на ногах, заплясал шут. Сгнившая часовня исчезла, и все вокруг заполнили сладостные и печальные звуки скрипки.
Она взглянула в огромное зеркало, освещенное множеством свечей, и поняла, что ее представление о себе было очень ошибочным — она совсем не постарела. На нее снова смотрела красавица, некогда покорившая всех. Серебристые волосы были заколоты наверху и увенчаны длинными перьями, глаза светились, как только что распустившиеся фиалки, а платье сверкало тысячами бриллиантов. На шее же и на пальцах всеми цветами радуги переливались фамильные драгоценности Уэстонов.
Шут преклонил колено и поцеловал носок ее туфельки.
— Кто ты? — спросила она.
— Джиле, моя госпожа. Я видел вас сотни раз, но вы никогда не были столь красивы, как сегодня. Хотите, я сыграю вам на лютне?
— Да, да! — воскликнула Мелиор Мэри, захлопав в ладоши. — Я спущусь вниз между этими мальчиками-близнецами, а ты пойдешь позади нас.
Они начали спускаться по ступеням, и, миновав первый пролет лестницы, Мелиор Мэри увидела такую картину: в камине Большой Залы горел огонь, перед которым нежились в тепле два мастифа Джона Уэстона, совершенно не удостаивая вниманием людей, ходивших и разговаривавших рядом с ними. Рабочий люд и аристократы оживленно беседовали, невзирая на происхождение собеседника: ее толстый кузен Уильям болтал с какой-то молоденькой фермершей, а ее родители — Джон и Елизавета — вели беседу с Томом, который по-прежнему смотрел на них, сощурив глаза.