Серебряный орел
Шрифт:
— Сюда! — крикнул Туллий, указывая на храм Кастора, ближайшее к ним здание. Телохранители пригнули головы и прибавили шагу.
Пока они преодолевали людской водоворот, Фабиола порой забывала даже дышать. Время от времени Туллию и прочим приходилось колотить кого-то рукоятями мечей по головам, но никто не пытался всерьез преградить им путь — большинство членов уличных банд рвались схлестнуться с гладиаторами и не обращали особого внимания на нескольких человек, удиравших с поля боя.
Добравшись наконец до украшенной резьбой каменной лестницы, они свернули за угол и оказались в узком
Рим окончательно погружался в бездну анархии, и никто не мог этому помешать.
— Быстрее! — Туллий беспокоился лишь о том, как бы вывести свою госпожу в безопасное место.
Задерживаться было опасно и попросту глупо, но Фабиола никак не могла отвести взгляд от происходящего. Она увидела, как на изрядном отдалении от того места, где они находились, из свалки выбрались шестеро плебеев. На руках у них покоилось тело Клодия. Маленькая процессия во главе с Фульвией и тем самым бородатым вожаком, которого Фабиола уже видела, решительно направлялась ко входу в Сенат.
Следом шагали еще двое мужчин с горящими факелами в руках. Фабиола ахнула. Они решили устроить погребальный костер Клодия в главном здании Республики — в самом Сенате!
Туллий нетерпеливо переминался с ноги на ногу, но Фабиола не двигалась с места. Вскоре оказалось, что ее предположение было верным. Прошло совсем немного времени, и из священного здания поползли струйки дыма. В истории города еще не случалось равного по значению события. Пяти векам демократии предстояло сгинуть в погребальном костре.
Даже Туллий замер на месте, поняв, что происходит на его глазах. Политика мало затрагивала жизнь рабов, но кое-что в Республике было вечным — или казалось таковым. Одной из таких незыблемых святынь было здание, в котором помещалось правительство страны. И зрелище горящего Сената потрясало до глубины души. Если можно разрушить Сенат, значит, и любое другое здание в Риме под угрозой.
Сицилиец наконец пришел в себя.
— Хозяйка, нужно уходить, — решительно сказал он.
Фабиола вздохнула, но делать было нечего, и она безропотно последовала за Туллием. Пока что Юпитер позволил им уцелеть, но лишний раз искушать судьбу не следовало. Надо было уходить, пока положение не ухудшилось еще больше. Теперь восстановить покой могли только войска. У сенаторов не оставалось иного выхода, кроме как попросить вмешаться Помпея, нового консула. А это значило, что соотношение сил резко изменится — и не в пользу Цезаря. Естественно, после этих волнений пошатнется и положение Брута. И следовательно, ее собственное. Как еще повернутся дела в Галлии… Если не удастся подавить восстание Верцингеторикса, то надежды Цезаря на единоличную власть в Республике рухнут. Побежденный
Фабиола даже не увидела, откуда вылетела стрела. От размышлений ее отвлек негромкий вскрик, в котором слышалась боль. Подняв голову, она увидела, как Туллий с изумленным выражением лица закачался и начал падать вперед. Из его груди торчал оперенный стержень стрелы; железный наконечник застрял глубоко в легких. Смертельно раненный сицилиец рухнул лицом в грязь, настолько глубокую, что ноги погружались в нее местами по щиколотку.
Мгновением позже рухнул второй телохранитель. И третий.
Фабиола поспешно пригнулась. «Как могла я быть такой дурой! — с горечью подумала она. — Юпитеру нет дела до таких, как я».
Впереди проход преграждали доски, кучи мусора и битых горшков. Туллий, желая побыстрее уйти с Форума, не заметил этого. И Фабиола тоже не обратила внимания. В другой день она, вероятнее всего, подумала бы, что куча мусора в пол человеческого роста говорит лишь о том, что они забрели в особо жалкий переулок, обитатели которого не думают ни о чистоте, ни о здоровье. Но сегодня все было не так просто.
Они угодили в засаду.
Четвертая стрела свистнула в воздухе и пробила шею телохранителю, который стоял рядом с нею.
Вперед дороги не было. Назад — тоже. На Форуме их ждала верная смерть. Не поворачивая головы, Фабиола скосила глаза, пытаясь разглядеть стрелка.
Один из пятерых оставшихся с нею телохранителей вскинул руку, указывая вперед. И тут же вскрикнул и ухватился за стрелу, угодившую ему в левый глаз. Упав на колени, он отчаянно дернул стержень — Фабиола услышала скрежет металла о кость — и выдернул стрелу из глазницы. По его лицу ручьем хлынула кровь, смешанная со слезами. Храбрец громко всхлипывал от боли; было видно, что он с трудом держался на ногах. В любом случае от него, наполовину ослепшего, было мало толку в схватке.
Из бокового прохода появились с десяток голодранцев, одетых в выцветшее бурое отрепье вместо туник, зато при самом разнообразном оружии — дубинках, копьях, ножах. Некоторые даже держали ржавые мечи. Был среди них и лучник, зловещего вида тип, с ухмылкой накладывавший на тетиву очередную стрелу.
— О парни, смотрите, кто попался! — воскликнул, гнусно осклабившись, один из банды, вооруженный копьем.
— Благородная госпожа! — отозвался другой. — Всегда мечтал попробовать такую.
Лучник облизал губы.
— Ну-ка, посмотрим, что там, под ее роскошной накидкой.
Нападавшие приближались; их лица искажали похотливые гримасы. Дело не ограничилось бы простым грабежом. Фабиола понимала, что ее может ждать лишь один исход — жестокое изнасилование и смерть. Но вместо страха в ней вспыхнул гнев. Эти существа были презреннейшими из презренных. Выродки, способные нападать лишь на слабых и безоружных, на тех, кто попал на поле битвы против воли и пытался спастись.