Серебряный век фантастики (сборник)

Стругацкие Аркадий и Борис

«Надо искать паяльник, распаивать часы и двигать отсюда», – подумал я апатично. Но куда? Теперь было все равно – что вперед, что назад.

Хотелось увидеть маму. Но как ее разыскать? Я перелистал все записные книжки. Маминого телефона не было. Естественно, кто же записывает в книжку мамин телефон! Его знают на память.

Прибежал из школы Никита. Он был без косичек. Впрочем, тут же заплел их и переоделся с явным намерением куда-то удрать.

– Ты бабушкин телефон не помнишь? Выскочило из головы, – сказал я.

– Нет, не помню, –

он уже был в дверях.

– Странно. Ты разве не звонишь ей?

– А зачем? Она квартиру не хочет менять. Из-за нее живем тут как сельди в бочке!

– Что-то я не пойму. Да постой ты! Какую квартиру?

– Дядя Сережа, ты не заболел? Бабка не хочет менять прадедову квартиру. Не хочет ехать в однокомнатную. Вредина!

Он убежал.

Я тут же оделся и поехал по дедову адресу.

Мать встретила меня как-то равнодушно. Я даже опешил. Все казалось, что мне должны бросаться на шею после шестнадцатилетнего отсутствия. Может, мы с нею вчера виделись.

Но мы вчера не виделись, как вскоре выяснилось.

Я разговаривал с нею так, как вчера, на кухне, когда мы в последний раз ужинали вместе – там, в моей юности. Ее, кажется, это удивило. Она потихоньку меняла тон, будто оттаивала. Начала улыбаться, но как-то робко, еще не веря.

– Ты сегодня не такой, как всегда… – сказала она.

– Почему?

– Разговариваешь по-человечески.

А мы пока разговаривали на простые темы: как здоровье, о Дашиной учебе… Тут я воспользовался видеофильмом, сюжет которого толково пересказал. Пришлось немного пофантазировать.

– Нет, ты сегодня совсем другой, – сказала она. – И усы сбрил. Правильно сделал, мне они совсем не нравились.

Я вдруг взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.

– Помнишь, тут был порез? Уже зажило? – спросил я. – Ты чистила рыбу, потом мы сидели на кухне… И Никита толкался изнутри у Светки…

Мама заплакала:

– Господи, как давно это было. Неужели ты помнишь?..

Она поцеловала меня. Мне стало спокойно и хорошо, как в детстве.

– Мама, это было вчера…

– Да, будто вчера, ты прав…

– Мама, это правда было вчера.

И я стал рассказывать. Все с самого начала. Мать слушала сначала с беспокойством, но через минуту лицо ее прояснилось – она поверила.

– Да-да… Смерть деда. Я тоже от нее веду отсчет. Очень многое после нее стало меняться. Ты резко изменился. Я приписала это переходному возрасту. Ты стал злее и циничнее. Почему-то был обижен на деда. Однажды в сердцах сказал, что дед тебя обманул.

Да, это бушевал в прошлом мой двойник, мой брат, мой однофамилец. Я улетел, а он остался. Он остался и решил, что часы на этот раз не сработали. Завод кончился. Наверное, он пытался прыгать еще и еще, но я прихватил с собой полюс гравитации, оставив ему лишь красивую оболочку – точную копию часов в пространстве прошедшего времени.

Неудивительно, что он запаял их со злости. Хорошо, не выбросил. Я вдруг с ужасом подумал, что мой двойник, оставляемый в прошлом, уже не может

пользоваться волшебной силой часов, а значит, они теряют для него ценность. И в то же время исключительно от него зависит, где я найду часы при скачке в будущее. Сегодня нашел на службе, а ведь мог вообще не найти. Он вполне способен был их продать, например… Меня прошиб холодный пот от этой мысли. Чего-то я еще не понимал в механизме действия часов. А мама и вправду уже разговаривала со мной так, будто мы не виделись шестнадцать лет. Она рассказывала мне мою жизнь, какой она ее наблюдала со стороны, и это было гораздо прозаичнее тех телевизионных праздников, которые показал мне видеомагнитофон.

В десятом классе я поступил в вечернюю музыкальную школу, а потом, уже в финансово-экономическом, стал играть в ансамбле. Я и сейчас в нем играю «на танцульках», как выразилась мама. Мы в том же составе – все уже взрослые люди – мотаемся по пригородам и играем на молодежных вечерах. За это хорошо платят. «Теперь понятно, на какие деньги я купил машину», – подумал я.

Вернувшись из армии, я устроился в свое учреждение. Мама не смогла точно сказать, как оно называется. «Электровнешторг…» и еще несколько обрубков слов – это не совсем точно. Меня устроил отец, пользуясь связями. Теперь я чиновник.

По словам мамы, у меня не осталось проблем в жизни, кроме одной – квартиры. Так же как у Светки. Мы с сестрой, а в особенности Петечка, требовали размена двух больших квартир – дедовой и нашей – на четыре маленьких. Но мать не соглашалась.

– Постой, почему на четыре? – не понял я.

– Две вам и две нам с отцом.

– Как это?..

– Сережа, мы с отцом развелись сразу после твоего рождения. Мы уже давно чужие люди. Нас связывали только дети, а теперь вы выросли…

«Хорошенькие дела…» – подумал я.

– Эта квартира, – мать окинула взглядом дедовский кабинет, где все осталось на своих местах, – единственное, что сохраняет память о нашей семье. Жаль, что вы и ваши дети этого не понимаете.

Мама подошла к письменному столу, открыла ключиком средний ящик и вытащила толстую тетрадь. Я узнал ее, так как видел совсем недавно. Это были мемуары деда.

– Здесь кое-что написано для тебя, – мама протянула мне тетрадь. – Я многого не понимала, я же не знала о часах, а дед писал так, что непосвященный не догадается… Я еще не показывала тебе. То есть тому… Но он ведь тоже мой сын! – вдруг возмутилась мама. – Я считала, что он… ты… в общем, недостоин.

Я взял тетрадь, перелистнул ее. Страницы с обеих сторон были покрыты ровным бисерным почерком деда.

– Мама, что же мне делать?

– Жить, Сережа. Просто достойно жить. Ты ведь еще не занимался этим по-настоящему. Ни в одном из вариантов.

Значит она считала, что те шестнадцать лет, которые провел на ее глазах мой благополучный двойник, тоже не были жизнью? Тогда чем же?

«Так испохабить собственную жизнь!» – в отчаянье подумал я.

– Где отец? – спросил я.