Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят

Джонс Тайари

Лаверн сказала дочери:

– Ну ладно, детка. Ни пуха ни пера. Мне надо бежать по делам.

Шорисс бросила:

– Хорошо, спасибо, – и направилась к зданию.

Я стояла на ступенях, пока Лаверн не села обратно в «Линкольн». Я не видела ее лица за тонированным стеклом, но могла представить, как она смотрит на меня и мой жакет. Женщина знала, что это важный момент: я поняла это по тому, как она сжала губы, садясь в машину. И отвернулась: пока что не хотелось, чтобы она запомнила мое лицо. Это было только начало. Некоторые события неизбежны.

Только дураки думают иначе.

4

Широкий

жест

Мама дважды в своей жизни делала мужчине предложение. Первый раз Клэренсу, сыну хозяина похоронного бюро. На Вечере белого танца в 1966 году Клэренс пригласил ее поехать с ним в отель «Паскаль».

– Если его любит сам Мартин Лютер Кинг, то и для нас не зазорно там побывать, – сказал он и засмеялся, что маме не особенно понравилось.

Все знали: и доктор Кинг, и Энди Янг, и весь Колледж Морхаус частенько захаживали в ресторан при отеле «Паскаль», славившийся своей легендарной жареной курицей. Но Клэренс говорил о том, что происходит наверху, в узких номерах, за плотными шторами.

– Это шутка, Гвен, – сказал Клэренс.

– Дай мне подумать, – колебалась она.

– Мы с тобой всерьез встречаемся уже два года, – уговаривал тот.

– Знаю.

– И сегодня особый вечер.

Мама посмотрела на него, такого красивого в синем костюме, всегда синем, никогда – черном. Черный костюм предназначался для работы, когда Клэренс маячил за плечом отца, обучаясь работе начальника похоронного бюро. В журнале мамино бледно-желтое платье с рукавами-фонариками и завышенной талией казалось элегантным. Готовое же не особенно нравилось, но она столько времени потратила на чертеж на кальке и обработку петель, что не могла его выбросить всего лишь из-за сборок на вороте и неудачного кроя.

Мама отвела взгляд и заметила красную гвоздику на сиденье рядом с Клэренсом.

– Ты потерял бутоньерку.

Она взяла гвоздику, вытащила шпильку из отворота его пиджака и принялась деловито прикреплять цветок на место. По радио Смоки Робинсон [10] жаловался, что «лучше вообще не пробовать меда, чем попробовать всего каплю».

Клэренс схватил маму за запястье – не слишком сильно, без угрозы, но крепко.

– Я уже оплатил номер.

– Оплатил?

10

Смоки Робинсон – американский продюсер и автор-исполнитель (прим. ред.).

– Я хотел побыть с тобой наедине в каком-нибудь приятном местечке.

Мама проговорила:

– Сегодня вообще-то Вечер белого танца. Ты берешь на себя слишком большую инициативу.

– В этот вечер девушки приглашают парней на свидание, но это не значит, что парни должны сидеть без дела.

Он улыбнулся. Зубы были ровные и белые, как мраморные надгробия.

– Хорошо, тогда позволь я приглашу своего кавалера, – сказала мама. – Давай помолвимся, а потом поедем в «Паскаль».

– Что-что?

– Ты возьмешь меня в жены?

Клэренс отпустил ее запястье, словно в буквальном смысле отказываясь от

ее руки. Потер подбородок и мягкие волоски, которые начали на нем расти. Выглянул в окно. Мама начала нервничать, не перегнула ли палку. Она поставила на кон не только свои сердце и гордость. Отец работал на отца Клэренса, и мамины отношения с этим молодым человеком были выгодны для ее отца. И вообще, если не за Клэренса, то за кого выходить? В этом году она выпускалась из школы.

– Ты не хочешь быть со мной? – прошептала тогда мама.

Наконец парень ответил:

– Еще как хочу! Просто я немного иначе представлял себе нашу помолвку. Ну и ладно, давай помолвимся. Вот мы уже и помолвлены. Хорошо?

Мама кивнула и вся обмякла от облегчения.

Клэренс завел машину, и они поехали в «Паскаль».

И вот Клэренс остался в прошлом, и на маме снова было то же самое желтое платье, сшитое своими руками, и не потому, что начало ей нравиться, а потому что завышенная талия помогала скрыть изменения в фигуре. Она боялась признаться Джеймсу о задержке в четыре недели. Всем известно: такую новость сложнее всего сообщить мужчине, даже если он твой муж. А мой отец был чужим мужем. Все, что можно в этой ситуации сделать, – рассказать и позволить ему решить, остаться или уйти.

Мама была слишком напугана, чтобы произнести эти слова, поэтому написала признание на обрывке бумаги, как глухонемой попрошайка. Когда отец прочитал записку, заикание напало на него с такой силой, что не получалось даже начать разговор. Мама напомнила, как сильно он хотел ребенка. Лаверн спала с Джеймсом уже целых десять лет, но не могла дать то, чего он хотел больше всего на свете. А Гвен хватило всего пары месяцев. Этот ребенок задался целью родиться, ведь он был зачат, несмотря на все меры предосторожности. Мама сказала отцу, что я – это знак судьбы.

В конце концов Джеймс заявил:

– Ты родишь мне сына.

Он сидел на качелях на крыльце общежития и размышлял. Мама видела, как он переваривает новость, прокручивает все в голове. Так продолжалось какое-то время, а потом папа посмотрел на маму – не на лицо, а на живот, прямо на меня. Она говорит, что почувствовала легкий укол ревности. Джеймс думал только о том, что наконец станет отцом, обзаведется наследником. Давным-давно, когда он только женился на Лаверн, они ждали мальчика. Ребенок родился ногами вперед и не успел даже сделать первый вдох. Джеймс покачивался на качелях и думал, что вот его второй шанс.

Пока он упивался восторгом от того, что наконец станет папой, и твердил, как ему не терпится рассказать новость брату, мама задала главный вопрос. И произнесла его игривым тоном, будто приглашала выпить крем-соды.

– Джеймс, – сказала она, – давай поженимся. Сделай меня порядочной женщиной.

Всего мгновение назад он был весь в движении, но сейчас казалось, что кто-то накачал его бальзамирующей жидкостью. Наконец Джеймс пришел в себя и отчеканил:

– Я не брошу Лаверн.

Мама знала, что это не шутка, ведь он назвал жену по имени. Она вспомнила собственного отца. После разрыва с Клэренсом дедушка сказал: «Ты не лучше Флоры», – и мама сразу поняла, что их отношения закончены навсегда.