Серенький волчок
Шрифт:
– Чего творится в Москве?
– спросил Горский.
– Все ходят по кафе, - сказала Маша, - и почти не пьют. Во всяком случае, не больше, чем в Израиле.
– А что говорят насчет дефолта?
– Какого дефолта?
– удивилась Маша, и Горский рассказал про Кириенко, Ельцина, ГКО, отказ платить внешним кредиторам, прогнозируемый обвал рубля и общий системный кризис: все это Горскому объяснили утром по телевизору.
– Я только встала, - сказала Маша, - не знаю еще ничего.
Новые
– Ты береги себя, - сказал он.
– Там сейчас такое начнется.
– Что начнется?
– Тебя не было в этой стране в девяностые, а я был. Они, когда начинают деньги делить, слишком легко убивают. Где, ты говоришь, работал твой Сережа?
– В страховой компании. Нормальный чистый бизнес.
– Чистый бизнес?
– засмеялся Горский.
– В России? Послушай, даже я знаю, что страховки - это способ обналичивать деньги. Ты понимаешь, что попала прямо в осиное гнездо?
Маша вспомнила про триста шестьдесят тысяч, о которых говорил Иван, и похолодела.
– Ты думаешь, мне что-то грозит?
– спросила она.
– А ты думаешь, это случайно, что твоего друга убивают накануне системного кризиса?
– спросил Горский.
– Ты считаешь, это может быть случайностью? Он знал что-то, чего не должен был знать, а теперь все начнут выспрашивать тебя - знала ли ты, тем более, все уверены, что ты его невеста. И если не сможешь объяснить, что ты ни при чем, отправишься следом за ним.
– Да тут все не так страшно, - сказала Маша.
– Мне вообще кажется, они больше заняты своей личной жизнью, чем бизнесом.
– Люди, которые вместо бизнеса сейчас будут заниматься личной жизнью, завершат ее слишком быстро, - сказал Горский.
– Не верь видимости: если эти люди - настоящие яппи, деньги для них должны быть первый номер. Мне про это много в Америке рассказывали.
– Как-то непохоже, - усомнилась Маша.
– Ладно, - вздохнул Горский.
– У тебя сейчас есть время?
– Сколько угодно.
– Тогда расскажи мне все по порядку. Попытаемся разобраться, что там у вас творится.
18
Вечером все четверо - Денис, Абросимов, Маша и Иван - ужинали в "Гвоздях", русском ресторане на Большой Никитской. Низкие потолки, темные трапезные, деревянный частокол вдоль стен. За столами, впрочем, сидели те же люди, которых Маша видела в "Джонке", "Гималаях" и "Кофе Бине": мужчины в дорогих костюмах, женщины в поддельных дизайнерских туфлях и сарафанах.
– А я правильно понимаю, - сказала Маша, - что вы не носите русских вещей?
Мужчины переглянулись.
– Может
– неуверенно сказал Абросимов.
– То есть нет отечественных марок?
– спросила Маша.
– Нет, что ты, - махнул рукой Денис.
– Конечно, есть. Скажем, есть прекрасный русский человек Том Кляйм… или Кляйн?
– Кляйн - это Кальвин, - сказал Абросимов, - и он не русский.
– Да, значит Том Кляйм… вся Москва в рекламе, деловые костюмы для женщин, кажется. То есть брэнды есть, однозначно.
– Только носить эти вещи нельзя, - сказал Абросимов.
– Нет, кто-то есть приличный все-таки… Игорь Пронин на Пресне, говорят, ничего… ну, и по мелочи еще… - Денис задумался.
– Но если уж брать русское, то полный ноу-нейм, неизвестно кто, неизвестно как.
– И носить неизвестно где, - докончил Абросимов.
– Мне все-таки это странно, - сказала Маша.
– Во всех странах, где я была, стараются продвигать отечественные марки, а в России с этим как-то тухло. Если, конечно, не считать "Петровича" и "Балтики".
– Еще есть наши "Русские сказки", - сказал Денис.
– То есть их еще нет, - сказала Маша.
– И это не просто сказки, - проигнорировал ее слова Абросимов, - это гораздо больше. Будет фантастический успех…
– …и это даже не главное, - подхватил Денис, - потому что мы заполним таким образом идеологический вакуум. Дадим людям надежду и смысл жизни.
– Какой смысл жизни в Крокодиле Гене?
– спросила Маша.
– Смысла жизни, милая Маша, нет ни в чем, - ответил Денис.
– Разве что в любви, - вставил Абросимов, - но тут мы с ним не сходимся.
– Любовь - это хорошо, - сказала Маша и посмотрела на безмолвствующего Ивана.
– Не будем углубляться.
– Денис на секунду прикрыл ее руку своей.
– Вернемся к идеологии. За десять лет исчезло все: ни коммунизма, ни антикоммунизма, ни демократии, ни прав человека. Все, во что верили в перестройку и при Брежневе, пошло прахом.
– Пустота, - восхищенно сказал Абросимов.
– Никаких ориентиров.
– А как же деньги?
– заметил Иван.
– Денег, как видишь, тоже не осталось, - сказал Абросимов.
– Но еще недавно они были, - возразил Денис.
– Ну да, все эти годы проще всего было найти смысл в деньгах - ну, потому что их, честно говоря, кругом было много.
– Ты это пропустила, а лет пять назад заработать миллион было совсем просто, - пояснил Абросимов.
– А потом обнаружилось, - продолжил Денис, - что деньги нельзя удержать. То есть, может, кому-то и удалось, но я почти не знаю таких людей. Мы вот с Иваном пару раз об этом говорили.
– Всех перестреляли, грубо говоря, - улыбаясь пояснил Абросимов.