Серьезное и смешное

Алексеев Алексей Григорьевич

— Ну, знаете, нашли время торговаться. Уже поздно.

— Семь дней по пятьдесят — это будет триста пятьдесят рублей. Хорошие деньги.

— Семь раз по семьдесят пять — пятьсот двадцать пять рублей… еще лучшие.

— Берите по пятьдесят.

— Это нелепый разговор.

— И авторские ваши?

— Конечно.

— Так откажитесь от авторских.

— Нет.

— Так пьеса не пойдет.

Он поднял со стула свое тучное тело и ушел. И я ушел.

Наутро в десять минут двенадцатого — звонок; взволнованный голос помощника режиссера:

— Алексей Григорьевич, где вы? Актеры ждут…

— Какие актеры? Кого ждут?

—

Как это — какие? Вы же на одиннадцать часов назначили репетицию вашей пьесы.

— Моя пьеса у вас в театре не идет.

— Что-о?

— Так мне вчера сказал ваш директор.

— Подождите у телефона.

И через две минуты:

— Что вы такой обидчивый? Кажется, за пятьсот двадцать пять рублей человек может и поторговаться и отказаться…

— Ах, отказаться? Так о чем же нам…

— Подождите! Спичка! Приезжайте скорее — актеры же ждут. Такой аккуратный человек и вдруг опаздывает на репетицию из-за пустяков…

И играли мы эту пьесу две программы подряд — четырнадцать дней, а потом директор спросил:

— Может быть, у вас есть еще что-нибудь новенькое?

— Новенького нет, а старенькое есть.

— Что?

— «Сан-Суси».

— Классика?

— Нет, это моя пьеса.

— А-а, помню! Это где вы хромой немец? Давайте рискнем на неделю, только не по…

— Именно, только по!

— Ой, характер! Кремень!

«Сан-Суси» тоже играли две недели.

Сестрой третьего компаньона, которую я назвал популярной певицей, была действительно чудесная актриса и певица, непревзойденная тогда исполнительница песен на многих языках Иза Кремер. Еще гимназисткой она писала стихи, и их печатали в газетах, в своем кругу пела песни и романсы, и вскоре по настоянию и с помощью друзей эта дочь бедных и не очень грамотных родителей отправилась в Италию учиться пению. Вернувшись, она сразу стала пользоваться огромным успехом у публики. Умная, веселая, она была отличным товарищем, «заводилой». Веселость, озорство, лукавство — все это открыто, не таясь, излучалось из ее глаз. Ее крупноватые зубы сверкали, ее темперамент и остроумие завладевали вами, ее звучное, «вкусное» сопрано не отпускало вас — вы были в плену у этой в общем некрасивой девушки.

Прекрасный голос позволил ей петь ведущие оперные партии; вскоре антрепренер одесского театра пригласил ее петь в опере и в классических опереттах, и она быстро стала любимицей скептиков-одесситов. А уж они в искусстве никому не делали скидок! Особенно в пении. Для одесских меломанов был праздником приезд итальянских певцов Делли Абатти, Саммарко, Баттистини, Де Лука, Ансельми; и именно в Одессе итальянцы «держали экзамен». Опытные импресарио знали: кто не выдерживал в Одессе, провалится и в столице! И гастролеры, не потрафившие одесской публике, уезжали восвояси…

Иза Кремер выдержала этот экзамен. Когда она с Митрофаном Днепровым спела в оперетте песенку «Ха-ца-ца», через несколько дней не только весь город пел эту песенку, но в продаже появились галстуки и сорочки «Ха-ца-ца» с портретом Днепрова и конфеты «Ха-ца-ца» с портретом Кремер на коробках. Этот успех натолкнул ее на мысль петь в концертах лирические и юмористические сюжетные песенки. Тексты она переводила с французского, немецкого, итальянского — языков, которыми хорошо владела, а затем и сама стала писать стихи для песенок. Музыку чаще всего сочинял ее аккомпаниатор Симцес.

В Изе Кремер сочетались две не так уж часто встречающиеся грани дарования: умная, образованная певица и умная,

чуткая актриса. Песенки ее «Черный Том», «Мадам Люлю», «Мотыльки» и другие всегда были маленькими лирическими или комическими музыкальными рассказами, и они настолько нравились, что быстро вытеснили и цыганщину, и «песни скорби и печали», и сентиментальные слезливые романсы: все хотели петь ее репертуар в ее манере!

А в «ее манеру» входили и искренняя веселость, и молодой задор, и пленительная улыбка, и умная насмешливость, и чудесный голос!

И очень жаль, что артистка не поняла, что истинный талант расцветает только на родной почве, в родном краю.

Есть ли у нас такие одаренные исполнители?

Ну конечно, нельзя требовать, чтобы все эстрадные певицы обладали и хорошими голосами и актерским дарованием. Но я непоколебимо уверен, что или то, или другое обязательно, а если ни того, ни другого — тогда беда… беда не им, поющим, а нам, слушающим.

Как-то на страницах наших газет разгорелась полемика между поэтами, композиторами и исполнителями. Одни утверждали, что можно петь песни, не имея голоса, другие резко возражали. А мне кажется, что можно; но чем меньше у исполнителя голосовых данных, тем больше должно быть мастерства.

У нас поющие в концертах делятся на эстрадных и филармонических. И считается, что для первых почти или даже совсем не нужны голос, школа, консерватория, ну а если окончил консерваторию, так пой Чайковского, Шуберта, Алябьева…

Нет-с! Вот вам Ирма Яунзем, окончила консерваторию и могла бы петь в опере, но по влечению сердца пошла на эстраду. И стала не только петь песни, но и «охотиться» за ними по всему свету. А для того, чтобы петь разнонациональные песни, надо уметь и дыхание ставить, и тембр менять, и дикцию изощрять, и акценты чтобы были подлинные, фольклорные, а не выдуманные, лишь бы посмешнее! И все это — вы чувствуете — давалось ей легко, потому что… позади консерватория, культура общая и певческая!

А вечно разнообразная Клавдия Ивановна Шульженко! Прямая наследница Изы Кремер. Ее жанр — песни сюжетные, каждая песня — рассказ: трагический или комический, — все равно она его поет, этот рассказ! И нельзя себе представить эту певицу, ни с того ни с сего припевающую (как это теперь модно) после каждого куплета «ла-ла-ла», или «бум-бум-бум», или «пру-пру-пру»… Нет, в любой песне она и певица и актриса. И мелодия звучит у нее, а не только в оркестрике (шумящем за два оркестра!), и стихи она преподносит вам как стихи, а не как «текст». И уж тут вы были бы в претензии, если бы оркестр глушил тончайшие нюансы, лирическое пианиссимо Клавдии Ивановны. Но претензий никаких — у рояля большой мастер, Борис Мандрус, и он и его оркестр «шагают с песней» на одном дыхании с Шульженко.

Много-много раз приходилось мне стоять на эстраде рядом с Лидией Андреевной Руслановой. Все свое мастерство, весь огромный темперамент вкладывала она в каждую песню, и я видел, как при первых же звуках ее широченного, могучего, страстного, захватывающего «русского меццо-сопрано» зал замирал, глаза улыбались — рождалась радостность… И если, как говорят теоретики, это не всегда фольклор подлинный, — что ж, фольклор имеет свои законы, эстрада — свои, и если фольклор уступает на эстраде частичку своих прав искусству, получается пусть не академическое, но все-таки народное, интересное и своеобразное мастерство — мастерство пения, а не только исполнения!