SergeiMinaev-MoscowLoveNot
Шрифт:
Виерд, Гилли, Ебанутая Диана, Жирная Молли. Я поч
ти не помню их настоящих имен. И пусть прозвища
не делают всю эту шваль лучше, они, несомненно, до
бавляют моей жизни иронии.
Ты подгоняешь предметы вокруг под собственный
стиль и переименовываешь людей. Этот вирус космо
политизма — страшная вещь. Сначала ты привозишь
из Европы одежду, потом аксессуары, потом начинаешь
возить лекарства. На следующем этапе ты словно не
взначай просишь
мент вся твоя квартира, от кофейной чашки до люст
ры, оказывается привезенной по частям из Лондона.
Квартира, в которую зубная паста доставляется два
Москва, я не люблю тебя
95
раза в месяц посылками E bay, в которой журнал
«Monocle» на прикроватном столике не может быть
старше прошлого месяца, в которой аспирин — луч
ше швейцарский, чем немецкий, сигареты «Мальборо
лайтс», пожалуйста, только не из дьюти фри, а из
французской табачки. И колонка Тайлера Брюля в
воскресной «Financial Times»... Если ты случайно за
был купить эту газету в воскресенье, врачи из нацист
ских концлагерей покажутся окружающим милыми
докторами из сериала «Интерны». В общем, ты давно
уже живешь во внутреннем Лондоне. Это твоя суве
ренная демократия на двухстах метрах в центре Моск
вы... до того момента, пока не придет сантехник. Его
не переименуешь, даже и мечтать нечего.
Мечтать... я дал себе слово, что когда на счете бу
дет миллион — я сваливаю. Выписываю адвокату до
веренность на продажу недвижимого барахла, а сам
сваливаю в Лондон. Между мной и ним — четыре
часа лету с одной стороны, и сто тысяч — с другой.
Такая вот занимательная арифметика.
Если добавить сюда чемодан, в котором лежат мои
сто тысяч, и курьера, который его спиздил, получит
ся веселенькое уравнение с картинками. С двумя кар
тинками. Первая — слайд с фотографией звездного
неба Лондона, на второй — пыль, которая оседает в
воздухе, после того как московских окон негасимый
свет потушен выстрелом из уютного чеченского под
ствольника. Кажется, Зигги Стардаст — это я и есть.
На Гоголевском встаю в пробку. Открываю окно, закуриваю. В любом случае, поиски курьера нужно
начинать с его домашнего адреса. Пытаюсь отвлечь
96
Сергей Минаев
ся, нюхаю зайчика, смотрю на зеленую листву в скве
ре. Рядом с окном нарисовался оборванец:
— Дядь, возьмите журнал «Интим услуги»!
— Спасибо, мне не надо.
— Почему? —
— Я не трахаюсь.
— А, — пацан чешет затылок. — Может, вам часы
нужны? — достает из за пазухи желтого цвета, урод
ливый наручный будильник.
— У меня уже есть, — поднимаю руку, показывая
ему пластиковые Casio, нажимаю на кнопку, чтобы
поднять стекло, но пацан цепляется за него рукой и
заговорщицким шепотом сообщает:
— Есть базы компьютерные. Менты, налоговая, те
лефонные номера, регистрация машин.
— Взломанные базы — это уголовное преступле
ние, убери руки со стекла! — отворачиваюсь и смо
трю вперед.
— Да лана тебе, дядь. У тебя машина такая хоро
шая, возьми базы, чё ты? Телефончик незнакомый
пробить.
Не поворачивая головы, достаю из бардачка пис
толет, кладу на колени:
— Я не отвечаю на незнакомые номера! — Па
рень ойкает. Поднимаю стекло. Светофор загорается
зеленым. Еду.
Курю в машине напротив подъезда этого курьера.
В пятый раз пробегаю глазами по карточке с адре
сом, телефоном, именем и фамилией. Денис Василье
Москва, я не люблю тебя
97
вич Давыдов, это же умереть можно! Интересно, име
ет ли он отношение к легендарному историческому
персонажу? Если да, то дедушке, лежащему на Ново
девичьем, сейчас слегка стыдно. Он отчаянно рубил
ся на всем скаку, увлекая за собой эскадрон гусар, а правнучек его бездарный топчет московские мос
товые в стаде эскадрона курьеров.
Куда же ты ускакал, Давыдов? Где ты прячешься, сволочь с хорошими фамильными корнями? Думаю о
том, как я ненавижу связывать людей скотчем. Руки
липкие, особенно лунки ногтей, и ходишь после это
го неделю, будто клей нюхал. Кажется, фенольный
запах впитался в каждую пору.
Еще абсолютно мерзкое ощущение, когда отрываешь
пленку от человеческой кожи. У меня в этот момент
в голове рождаются крупные планы замедленной
съемки: скотч отходит от кожи миллиметр за милли
метром, возникают и рвутся тонкие клеевые нити, от
рывающие тургор кожи. Бр р р. В такие моменты мне
гораздо больнее, чем жертве. Она — всего лишь чув
ствует, как скотч обжигает верхний слой кожи, сры
ваясь с него. А я не могу заставить себя не домыс
ливать, что она чувствует. И картинка в моей голо
ве гораздо красочней того, что происходит на самом