Сергей Павлович Королев
Шрифт:
В Пулковском аэропорту все «стояли на ушах». Регулярных рейсов между Москвой и Ленинградом в первый послевоенный год не было, лететь не на чем. К счастью, объявился иностранный борт, который следовал пролетом из Хельсинки. В столице «иностранца» приняли на Центральном аэродроме. Там ожидала машина. Не прошло и четырех часов, как руководитель одного из крупнейших оборонных заводов Ленинграда был доставлен в Кремль и препровожден в кабинет вождя.
С тяжелым сердцем вошел он туда. Когда вышел, сомнения тоже были, но уже совсем иного толка.
Беседа с вождем была недолгой. Институт решено было разместить недалеко от Москвы, отобрать туда лучших специалистов, создать необходимую
Институт получил название НИИ-88. Две восьмерки — дань исторической преемственности. Он создавался на базе бывшего артиллерийского завода № 8 в подмосковных Подлипках (еще его называли «Завод Грабина», по имени конструктора орудий). В годы войны завод был эвакуирован в Свердловск, там и остался, а подмосковному дали номер «88». Он и перешел в название института. В августе 1946-го новый директор утвердил штатно-организационную структуру Специального конструкторского бюро. Начальником был назначен некий К. И. Тритко — бывший главный инженер завода «Баррикады», а затем чиновник Наркомата вооружения.
Впрочем, речь не о нем, — о Гоноре. За какие заслуги Сталин и Устинов «выбрали» директором НИИ-88 именно его?
В год назначения ему стукнуло сорок. Родился в местечке Городище, что на Киевщине, в еврейской семье. Отец служил в книжных издательствах, погиб во время блокады. В 1925 году Лев Гонор поступил в Ленинградский военно-механический техникум (вскоре ставший вузом), в 29-м получил назначение на «Большевик». Молодой инженер быстро продвигался по службе: мастер, помощник начальника цеха, начальник цеха, завпроизводством, главный инженер… В 1938-м первый вызов к Сталину. Репрессии набирали силу, и такое «приглашение» настораживало. Однако его ждал сюрприз — «Сам» предложил ему возглавить сталинградский завод «Баррикады»: «У них там плохо с программой, надо помочь». 32-летний главный инженер с потаенной напряженностью поблагодарил за доверие, но, сославшись на молодость, отказался. Сталин усмехнулся: «Большевик с завода „Большевик“ и отказывается… Не боги горшки обжигают, — завершил вождь беседу. — Надо!»
Вскоре сталинградский завод стал передовым, был награжден орденом Ленина. И вот — война. Фронт требует артиллерийских орудий — много и надежных. Директор днюет и ночует в цехах, не лозунгами — делом мобилизует людей на выпуск продукции. А фронт все ближе, бомбежки, артобстрелы, но цеха не останавливаются. 23 августа (он запомнил этот день) его предупреждают: «Возможно, что завтра немцы предпримут массированный налет». Директор принимает нестандартное решение: 24-е объявляет нерабочим днем. В тот день завода не стало, смертоносный груз, сброшенный с сотни «крестоносцев», полностью разрушил «Баррикады», однако массовую гибель людей удалось предотвратить.
Он обращается с просьбой послать его на Сталинградский фронт, в действующую армию, а его направляют директором артзавода № 9, что создан на базе Уралмаша. В победном 45-м он возглавил ленинградский «Большевик».
Что еще? «За выдающиеся заслуги в деле организации производства, освоение новых видов артиллерийского и стрелкового вооружения, умелое руководство заводами» он получил Золотую Звезду Героя Соцтруда за номером 22, удостоен Сталинской премии 1-й степени, награжден многими орденами, среди которых и полководческий — Кутузова 1-й степени. Вот такой человек возглавил НИИ-88.
Все шло успешно, во многих свершениях того времени — ум и сердце талантливого инженера-организатора из Подлипок. Но «пятый пункт» в анкете позволил кое-кому выступить
Королев знал, что Гонор, когда над ним начали сгущаться тучи, попросил Устинова принять его для откровенного разговора. Таких просьб было несколько, но министр уклонялся от встречи под разными предлогами. На Лубянку Гонора увезли ночью — так обычно «брали» в те годы. Обвинение предъявили сразу: шпионаж, вредительство, работа на западные разведки. Уточнили: 58-я статья, наказание — высшая мера, но чистосердечное признание и раскаяние могут смягчить приговор.
Бесконечные допросы, угрозы, предложения подписать протокол. Он отказывался, требовал доказательств, упорно стоял на своем: «Я ничего подписывать не буду». И это спасло его. Вскоре умер Сталин, допросы прекратились, его никуда не вызывали, никто не заглядывал в его «одиночку». Так продолжалось две или три недели. Потом снова изнурительные ночные допросы. Тогда и услышал странный вопрос: «Как бы вы отнеслись к известию, что товарищ Сталин серьезно заболел?» Он ответил без колебаний: «Болезнь Сталина — большое несчастье для страны». Выдвиженец вождя не смел даже предположить, что «борьбу с космополитизмом» начал именно «Сам».
Прошла еще одна неделя «тишины», и его доставили в кабинет Берия, в тот самый, где многократно бывал он во время войны и после, когда занялся ракетными делами. Начал сам, прямо с порога: «Почему мне, коммунисту и патриоту, предъявляют гнусное обвинение? Разве я не честно работал все годы?» Берия ответил с ухмылкой: «Ошибка вышла, я вызвал машину, сейчас тебя отвезут домой». А на следующий день его обнимал Устинов, сожалел, качал головой, спрашивал, где бы он хотел работать после лечения и отдыха.
«Как могут меняться люди, — подумал про себя Королев. — То они предают своих же, то спасают чужих».
Пройдет четыре года, и в 1957-м Глушко и Королев направят письмо в редакцию Большой Советской Энциклопедии. Речь в нем шла о А. Г. Костикове, о его сомнительном авторстве в разработке ряда конструкций, о судьбе Лангемака и других сотрудников РНИИ. Словом, о чести и бесчестии. Нет, они не защищались, они хотели и требовали правды. Впрочем, инициатором письма был Валентин Петрович Глушко. Королев убеждал себя: Колыму, тюрьму и прочее надо забыть, вычеркнуть из жизни, из памяти, из сердца. Порой ему казалось, что это удалось, но случалось, что память вдруг высвечивала прошлое с такой ясностью, что становилось не по себе. Глушко всегда помнил всё и всех. У него хранилось множество весьма интересных свидетельств и документов. И до конца жизни он продолжал их собирать.
Им легче дышалось после разоблачения и ареста Берия. Не так угнетали неудачи на испытаниях, которые порой шли черной полосой. Вот только неизвестно, какие рубцы остаются в душе конструктора, старающегося делать вид, что ровным счетов ничего не стряслось, что он не сломлен и будет продолжать начатое. Такие люди уверены, что для их работы нужны фантазия, право на риск, на эксперимент да и просто время, чтобы «довести ракету до ума».
ГЛАВНАЯ ЗАДАЧА