Серия "Афган. Чечня. Локальные войны". Компиляция. Книги 1-34
Шрифт:
В наш сектор обстрела попадала только третья часть здания. Я предлагал с началом атаки, а еще лучше, минут за десять-пятнадцать, выдвинуться на восточную сторону и, с ходу развернувшись, вести оттуда огонь. Просил, чтобы у меня была прямая связь с ротными Шариповым и Турсуновым. Это позволило бы мне точно подкорректировать стрельбу. Потом, не будем забывать, по наземным целям мы работаем в ручном режиме, без гидропривода, на что и времени затрачиваешь больше, и не так все просто для расчетов при внесении данных.
Послушали меня, долго с кем-то советовались. Как я услышал краем уха — в посольстве, отчего я на задницу так и присел. А проку от этих консультаций на самом высоком уровне — кот наплакал. Позицию не перенесли, только одну машину переместили на взгорок, но от такого маневра никакого толку. Дорога на серпантине попала под наше огневое воздействие, и мы таки вмолотили
Начальник штаба капитан Ашуров додумался вроде бы до неплохой схемы: в начале штурма провести десятиминутный огневой налет. Чтобы АГС „Пламя“ вели огонь по первому этажу, БТР — по второму, „Шилки“ — по третьему и крыше. На бумаге и в устном приказе это все недурственно выглядело. Но на практике пошло сикось-накось, кувырком: бронетранспортеры не успели выйти на свои огневые позиции, „Шилки“ — не снайперская винтовка, и влупили они по площадям всего дома: снизу доверху. В точечное попадание гранатами АГС способен поверить только дилетант, далекий от армии. Во-первых, в окно еще надо суметь попасть выстрелом, а если „недолет-перелет“, то тогда срабатывает фактор тактико-технических возможностей гранаты: площадь сплошного поражения — 70 кв. метров, радиус убойного действия осколков — более 200 метров. Так что выводы делайте сами. И еще, главное. Запланировали десятиминутную „артподготовку“, а по расчетам Колесника Шарипов должен был выйти к дворцу за три минуты. Как это можно было согласовать? Что это было? Головотяпство, халатность, преступная небрежность, недалекость и небрежность начальников? Называйте как хотите, а вышла страшная чехарда — с напрасными и непоправимыми потерями.
Еще один серьезный прокол. Якобы в целях скрытности при проведении переговоров связи с Шариповым и Турсункуловым мне не дали. И никакого взаимодействия. Хотя об этом сегодня так много и красиво говорят, и многие, наверное, верят. Бестолковые комитетские генералы, разработчики от десантуры, ни бэ, ни мэ не смыслящие в „Шилках“ и тактике, преследовали свои узковедомственные планы и погрязли в гадливых тайнах и секретах, при постоянно бегающих глазках в разговорах перед штурмом… Аники-воины, мать их… Уж извините. Приведу один эпизодик — смех сквозь слезы!
Связь приказали держать через начштаба. У меня Р-103, у него черт знает что было, но, наконец, согласовали частоты, проверили: „Первый — второй, первый — второй…“ Вроде бы все нормально. А на практике мы не по рации говорили — частота была просто забита воплями: „Мы упали, мы упали, мы сорвались с крутизны…“ — а пообщались с помощью увесистого гаечного ключа. Примчался гонец от Холбаева и задолбил им по броне — уж где он разжился этим сигнализатором, не знаю. И как его еще Юра Неверов, мой зам, не пристрелил — диву даюсь. Юрий вместе с несколькими солдатами обеспечивал боевое охранение наших позиций. А заодно и гранатометчиков лейтенанта Камбарова, которые рядом с нами вели огонь, прикрывал от „несанкционированного посещения афганцами“. Я из люка: „Ты чего, воин?“ — „Комбат приказал огонь прекратить“.
Прекратили. Стреляли, по утверждению Неверова — он хронометрировал огневой налет, — больше десяти минут. Работали все четыре установки, и огонь вели из всех стволов. Уверяю вас, солдату от командного пункта до меня бегом — минут пять. Знаю, потому что командный пункт вырыли на гребне горы рядом с одной из моих установок. Это сколько же я обрабатывал „Шилками“ своих ребят!
Хотя и понимаю этих военачальников — их подставили так же, как и нас всех. Что они, бедолаги, могли поделать: им приказали — а у генералов, сидящих на командных пунктах, при их ответственности, страху намного больше, чем у солдата в бою. Там, в тепле и безопасности, роем донимают генералов мысли о своем будущем. А солдатам терять нечего, разве что — жизнь. А на такую „мелочь“ полководцы советской поры просто забивали, и не надо им обижаться за эту безобразную правду. Что было — то было. А как следствие их комфортной кабинетной трусости — приказ: лупить и лупить по Тадж-Беку из всех стволов, снарядов не жалеть и бить предателей — сторонников Амина, пока они не покраснеют и не захлебнутся в собственной крови… А не получится изничтожить сразу с налета, так лавиной непрерывного огня, воем и долбанием — куда попадя — загнать афганцев в здание, и чтобы не высовывались…
— Ты понял, Праута? — спросили меня командиры, когда я им с карандашом в руке доказывал опасность сомнительного
„Угу“, — подумал я, но ответил, как положено:
— Есть…
Мы в прошлом году, на годовщину, встречались. Вспоминали Бояринова, нашего солдата-связиста, Сулайманова. У меня сердце екнуло — интуиция подталкивала к мысли: не мы ли виной? Ниезитдин Намозов, он был тогда у Шарипова командиром взвода, вспомнил один эпизод с поля боя. Он со своим взводом состоял в резерве, они расположились под сопкой, на которой находились командный пункт и две „Шилки“. У Ниезитдина была возможность наблюдать, как машины в колоннах двигались к Тадж-Беку. И он видел, как наша бронетехника угодила под массированный обстрел наших „Шилок“ и АГС „Пламя“. В частности, машина Хамида Абдуллаева была повреждена, а сам Хамид тяжело ранен. Крепко перепало от нас экипажам Турсункулова, очень крепко, и мы с Рустамом об этом говорили не раз. У первого БТРа от наших попаданий (или „афганских“) оказались повреждены колеса, но он смог продолжать движение. Второй бронетранспортер был сильно подбит — машина запылала, и это уже чисто „наше попадание“. Механик-водитель не справился с управлением, и почти весь экипаж свалился в арык. Часть бойцов покинули машину и попали под обстрел. Борис Суворов погиб, несколько человек получили ранения. Командир упавшей машины стал по радио непрерывно вызывать помощь и „забил“ эфир. Только третий БТР благополучно дошел до цели. Командир четвертого, шедшего последним в колонне, бронетранспортера или увидел, что стряслось с впередиидущими машинами, или потерял в темноте ориентацию, но его группа оказалась в колонне с людьми Шарипова. В результате „нашего интенсивного огневого налета при активнейшей поддержке со стороны афганцев“ до дворца добрались только два из запланированных четырех БТР и чуть более половины сотрудников „Зенита“, которые должны были самоотверженно штурмовать дворец.
Добравшиеся до дворца штурмовые группы из роты Шарипова и взвода Турсункулова, спешившись перед лестницей, вновь попали под обстрел наших огневых средств. Пораженных бойцов старший лейтенант Намозов не мог бы, конечно, пересчитать, но говорил, что и с большого расстояния видно было, как мы кромсаем по площадям, где в это время находились наши солдаты и офицеры, атакующие в пешем порядке. Ко мне в гости приезжал Федоров, он был у меня командиром одной из машин, сейчас живет в Белоруссии. Мы с ним говорили об этом, и Женька согласился со мной, его тоже такое чувство преследует — не по своей вине, но… свечку надо поставить. Я это делал, и не раз…»
Рустамходжа Турсункулов: «Я и мои солдаты поднялись и вместе с „зенитовцами“ рванули вперед вверх по лестнице. Страшно было, что гранатометчики, стрелявшие из АГС-17 по заданной им заранее площади, так и не перенесли огонь. Как и установки „Шилка“. Нам пришлось прорываться сквозь свинец, лившийся с обеих сторон. Как удалось это сделать, я сейчас не могу сказать, но мы прорвались во дворец и соединились здесь с группой Шарипова».
Лейтенант Рашид Абдуллаев, замполит 3-й роты: «Во время продвижения мы вели огонь по окнам в шахматном порядке: первая машина по первому, шестому и одиннадцатому, вторая — по второму, седьмому и двенадцатому, и так далее. По дворцу „работали“ две „Шилки“ и АГСы. И это мы сполна ощутили на себе. Особенно когда произошла непредвиденная остановка. Не доезжая метров двадцать до дворца, БМП № 035 под командованием лейтенанта Хамидулло Абдуллаева, шедшая первой, пытаясь объехать стоявший микроавтобус „РАФ“, задела стену и остановилась. Механик-водитель не мог выбить сцепление. Случайно БМП была подбита огнем „Шилок“ и загорелась. Взводный получил тяжелое ранение».
Капитан Абдулкасым Ашуров, начальник штаба: «БМП 3-й роты вышли к дворцу раньше назначенного времени и попали под огонь своих 3СУ „Шилка“. Произошло это еще и потому, что все подразделения отряда были на одной радиочастоте, и кто-то из своих „забил“ волну. Не имея своего отдельного радионаправления, я не мог отдать команду взводу „Шилок“ на прекращение огня. Василий Праута прекратил огонь самостоятельно, когда увидел БМП у дворца. А Саша Камбаров еще некоторое время стрелял».
Многоуважаемый Абдулкасым-ака чуточку, но лукавит: норовит неловко припрятать допущенные архисерьезные ошибки в организации и проведении захвата жилого здания, да заодно пригладить непрофессионализм начальников, не сумевших добиться четкого управления подразделениями в бою. Что же касается взаимодействия, связи, коллективной слаженности в действиях бойцов, то очевидно: все эти элементы просто-напросто присутствовали мизерно, что и дает повод сделать малоутешительный вывод о недостаточной подготовке как всей операции в целом, так и налетчиков в частности.