Серп демонов и молот ведьм
Шрифт:
– Поручили, – проблеял бледный, как солдатская наволочка, Моргатый, – кольцо обручальное. Три карата. Обронила… секретарь. Подруги жениха, – и грохнулся в обморок.
А господин вохр Горбыш, развевая полы черного плаща, как штандарты пиратского флага, проследовал, не задерживаясь плечами, перед замороженным взглядом снующих в проходной сотрудников и, рухнув на свою мотку, ударил ногой в стремя и, пустив огненное облако красивейшего цветного дыма, отбыл из газеты, как циолковская ракета, за маленьким адмиралом.
Выковырять указанного пирата-поганку из его маломерной квартирки удалось Горбышу влет. Неприметного росточка, худючий, словно высушенный скелет крысенка, с седеньким матросским бобриком
Адмирал выслушал коротко доложенное сообщение Горбыша – тот, знаете, тоже не из девятого вала родился, дисциплину чует еще с пожарки! – и остался доволен, крикнул командным тонким зыком:
– Заседание в боевом музее-подлодке отставить! На соединение с представителем научной печати – так держать! – И кот настороженно вытянулся во фрунт, все же водя в сторону хитрющей наглой харей.
– Знаете, – уже тихо оправдался адмирал, отцепляя кортик, – жду уж давно этой встречи. Товарищ каперанг Никита Никитич Хайченко, старинный верный походник, уж давно меня направляет – пойдем, говорит, к нему на дом, раз он не махмут… не магомет. Спасибо, сама газета выручила.
Вохр загрузил кукольного моряка в дырявую инвалидную коляску и укрыл дополнительно добытым с газетной каптерки красным бархатом знамени победителя соревнований прошлого века, а сверху и брезентом, на котором и лежали в дому только падшие яблоки, а так – чистом. Со старичком ехать было приятно, он оказался говорлив и стрекотал, как моторчик игрушечного мотобота, поэтому Горбыш ехал медленно и гордо, не уступая вопящим джипам дорогу. К тому же, двое гаишников-постовых на пути отдали им честь.
– А как швартуется эсминец при четырехбалльном, не видали? Куда там Большой театр…
– А как разминаться с вражеским подводником типа «Огайо» на прямом встречном…
– А почему…
Возле обозначенного адреса путешествующие обнаружили финал разгрома эскадры: из раскрытой двери выскочила разъяренная, худая и кривая, как серп, старуха, спотыкаясь на метле, и с воплями погналась за неловко прячущимся от нее на лестничных пролетах и за перилами гражданином, пользуя этого то намотанной на метлу тряпкой, а то и деревянной крепкой ручкой:
– Ходют! Ходите… Груня всех вас, ходунов, упечет по раям! Дунька-гадина напустила шкоды в кфартеру… что чертей в лазарет. Толпются, костоеды, все проели… На тебе на пенсию! На тебе на поминки попику. Попомнишь звонок ломать – образователя ему, голытью. Мы тебя отбразуем, будет тебе сниться Груня-невеста в последний путь. Натолклись бабкам в жизнь!
Попало и сунувшемуся было работнику охраны.
– А ну иди отсель. Нацепил пуговиц, кожаный мешок, а по брыльям видать – деревня, отродье сатанины с русалком. А ну-кось пошли все покуда… Милицаев с кадилами на вас. Скажи им, генерал, – крикнула вслед уже ретирующимся, – скажи свое честное военное слово – «гранату вам в запал».
У несколько скукожившихся вновь прибывших более ранний посетитель вежливо поинтересовался:
– А вы, госпо… товарищ адмирал, случаем, тоже к Алексею-то Павловичу? Вот беда. И не в срок. Хотя… Мне очень лицо вы знакомое. Не Вы ли пропечатали в недавнем сборнике военных воспоминаний пламенный призыв… «Готовь в… подлед»?
– «Готовь в поход», – скромно потупился польщенный адмирал.
– И
– Рад, всепогодно рад, – потряс руку незнакомца военмор. – А Вы для чего…
– Как же, как же! Не понял я… – пролепетал, пуча глаза, Хрусталий, а незнакомцем для моряка оказался именно он… – Как же вся тогда эскадра проскочила через ушко залива… А этот… «Смертящий»…
– «Смотрящий», – благорасположенно поправил офицер.
– …вот. Гиблое дело, безумная волна… ихние радиозавесы, перехваты… Минутку, минутку… Волнуюсь очень.
– Э, ребяты, – склонился к болтающим отставникам порученец. – У меня делов, что в рыгалке слов. Поехал я по заданиям скакать, а вы хоть тут мечите икру минтая, шанпанским заливая… Все одно в окорот.
И направил ботинки к моторизованному, еще горячему, дрожащему и ждущему руки в перчатке другу и стал аккуратно, не порвав черной обновы, усаживать организм. И услыхал лишь напоследок:
– Ну вы, товарищ Пшикин, тоже, вижу, в космических темнотах курс не теряли.
– Вот, господин флотоводец и морей адмирал, – вскрикнул Ашипкин, вытягивая из кармана куртки цветную банку с рожей улыбающейся богатому улову рыбы, – любимое блюдо моряка – «Судак в томатном море», ни за что в нынешнешних грязных болотах не сыщете. А приглашаю вас… куда хотите – ко мне, к вам, к позорной бухте пельменной. Есть на нашем камбузе и открывалочка под размер, и бутылочка безразмерная, три звезды всего правда. Зато какие звезды, рубиновые! Потому что если про поход крейсерской правды курса не узнать, зачем небо коптить позорной трубой. Враз разлетятся в свободный полет космические болты моего фундамента наших знаний. Прошу так держать!
Но вохровец уже вырулил на магистраль и прикидывал путь к пункту официального адреса запропавшего оборзевателя. Ехал он медленно, чтоб, развевая, не попортить новую вещь-плащище и чтоб гляделось особо. Человек на мощном, хоть и капризном мотосредстве, видать: со средствами, хозяин своих… да и чужих путей, неспешно тралит проложенную магистраль. Горбышу понравился человек-адмирал, простой, без затей, хозяин бывших морей и ржавых теперь посудин, сказавший, видать, свое крепкое словцо морским воющим штормами волкам и тоскливым без баб глубинам. И смотрит глазом просто, без прищура и косоротия – другой бы крупный погонник, даже не стал вспоминать вохр свое солдатское стройбатское бытье, этот бы другой давно обложил языком окоп в семь этажей, пришпилил бы пахать свои сотки и кирпичить стены, корчевать, корячась, коряги на лесных приполигонных угодьях, а потом и плакать желтыми солдатскими слезами, стоя при мордоворотах или ползая со шваброй-языком по зашарканной казарме. Этот другой, решил Горбыш, настоящий кореш-женьшень соленых волн. Вот бы, замечталось, переманить поганку в погонах в ихнюю газетку – ну хотя бы и главной вохрой. А Горбыш следом за ним – шмыг. Складом какого ценного тряпья заведовать, или комнатой воспоминаний славы. На мотоциклетке, или так. После, – зажмурился в сладком ужасе, – нарядить в парадное, сунуть седому кортик и провести его строем перед всей начальной бандой. Которые в коже и с черепом. Тут хлоп! И с прозрачными честными глазами и опытом покорения волн назначен в приказ – быть тебе, адмирал, зам по кадру вместо отставника-дурака, потому что… кадровика схватил за башку инсульт-привет, да и Горбыш о его тройной разведке много наслышан через нижнюю дверную щель. Адмирал-кадровик мелкими шажками бороздит кабинетик, а Горбыш за ним китель носит или фуражку. Или на диване… кожаном… храпит и видит сны с коньяком. Раз и в дамку-мамку!