Сэру Филиппу, с любовью
Шрифт:
— Тебе нужно просушить одежду, Филипп, — сказала она. — Да и мне теперь тоже. — Платье Элоизы промокло оттого, что она прижималась к Филиппу. — А то, чего доброго, мы все заболеем!
— Со мной все в порядке, — запротестовал Филипп. Пройдя мимо жены, он подошел к больному и потрогал его лоб.
— Похоже, горячий, — произнес он, поглядев на Бенедикта и Софи, — но мне трудно судить: я промерз, у меня руки холодные.
— У него лихорадка, — тяжело вздохнул Бенедикт.
— Вы давали ему какое-нибудь лекарство? — поинтересовался Филипп. — Вызывали врача?
— А ты разбираешься в медицине? —
— Доктор пускал ему кровь, — сообщил Бенедикт, но, кажется, это не помогло.
— Мы давали ему мясной бульон, — сказала Софи, — обертывали холодной простыней, когда у него был жар…
— И согревали, когда его знобило, — добавила Элоиза.
— Но ничего не помогает, — прошептала Софи. Она вдруг бессильно упала на колени и, уткнувшись в кровать Чарльза, зарыдала.
— Софи! — Бенедикт опустился на колени рядом с ней. Он обнял жену за плечи, пытаясь утешить, но вместо этого лишь разрыдался сам. Элоиза и Филипп отвернулись.
— А вы давали ему настойку ивовой коры? — спросил вдруг Филипп.
— Ивовой коры? — удивилась Элоиза. — Думаю, нет, а что?
— Отличное средство! Я узнал о нем, когда учился в Кембридже. Когда-то его широко применяли как обезболивающее, но затем его заменил опий. Мой профессор утверждал, что оно также помогает и при лихорадке.
— Ты давал его Марине? — спросила Элоиза. Филиппа удивил ее вопрос, но затем он вспомнил, что Элоиза все еще не знает всех подробностей и думает, что Марина просто умерла от простуды — что, впрочем, не было неправдой, хотя не было и всей правдой.
— Пробовал, — признался он, — но мне не удалось влить ей его в рот. Впрочем, — добавил он, — Марина была очень плоха — гораздо хуже, чем сейчас Чарльз. Она вообще была очень больной женщиной.
Элоиза пристально посмотрела на Филиппа, гадая, что он имеет в виду, но спрашивать не стала. Затем она перевела взгляд на Бенедикта и Софи. Рыдания их прекратились, но они по-прежнему не вставали с коленей, словно забыв о присутствии в комнате Элоизы и Филиппа.
Элоиза разделяла скорбь брата, но раскисать было не в ее натуре. Она тронула Бенедикта за плечо.
— У вас есть настойка ивовой коры? — спросила она. Бенедикт посмотрел на нее, непонимающе моргая.
— Не уверен, — пожал он, наконец, плечами.
— Возможно, — проговорила Софи, — она найдется у миссис Крабтри. — Крабтри были пожилой четой, следившей за Май-Коттеджем еще тогда, когда Бенедикт не был женат и лишь изредка наезжал сюда. — Крабтри очень запасливы. Но сейчас они гостят у дочери, вернутся лишь через несколько дней…
— Но в дом их можно проникнуть? — спросил Филипп. — Если я увижу эту настойку, я узнаю ее. Впрочем, даже не обязательно настойку — можно просто кору, лекарство я приготовлю сам. Это, думаю, снимет лихорадку.
— Ивовая кора? — недоверчиво спросила Софи. — Ты хочешь лечить моего сына древесной корой, Филипп?
— Если это ему и не поможет, — проронил Бенедикт, поднимаясь и направляясь к дверям, — то, во всяком случае, и не повредит. Пошли, Филипп, у меня есть ключ от дома Крабтри. — Он вдруг пристально посмотрел на Филиппа. — Ты веришь в успех?
— Не знаю. Но очень хотел бы, — вздохнул тот. Бенедикт посмотрел на Филиппа
Филипп понимал Бенедикта и не осуждал его — он сам был отцом.
Филипп вышел из дома вслед за Бенедиктом. Он очень надеялся, что предложенное им лекарство не подведет. Сейчас от этого зависел авторитет Филиппа в глазах Бенедикта, а значит, и всех Бриджертонов.
Трудно сказать, что именно помогло больному — ивовая настойка, горячие молитвы Элоизы или то была просто удача, но, как бы то ни было, к утру маленькому Чарли стало лучше. Он был все еще слабым и вялым, но явно шел на поправку — лихорадка, во всяком случае, прошла. К полудню уже стало ясно, что помощь Элоизы и Филиппа больше не нужна, и они, уставшие и изможденные, сели в свой экипаж. Оба думали лишь об одном: поскорее, наконец, добраться до кровати и спать — ничего больше, только спать!
Первые десять минут они ехали в полной тишине. Элоиза слишком устала, чтобы говорить. Однако, несмотря на бессонную ночь, она чувствовала себя слишком возбужденной, чтобы заснуть, — сказывалось, должно быть, нервное напряжение. Элоиза бесцельно смотрела в окно на мокрый после дождя пейзаж. Почему-то дождь прекратился именно в тот момент, когда Чарли стало лучше, что поневоле заставляло Элоизу поверить в мистическое вмешательство самого Бога, услышавшего ее молитвы. Но стоило ей перевести взгляд на Филиппа, сидевшего в карете с закрытыми глазами — хотя Элоиза была уверена в том, что он не спал, — как она снова подумала, что мистика здесь ни при чем, а улучшение наступило благодаря ивовой настойке. Элоиза не могла бы этого доказать, но почему-то была убеждена в этом.
Впрочем, чудо здесь, пожалуй, тоже сыграло свою роль — чудо стечения обстоятельств. Если бы Элоиза не решила вдруг заглянуть к близнецам во время урока, она не пошла бы к Филиппу в оранжерею, чтобы сказать ему, что мисс Эдвардс надо уволить. Если бы она не пришла к нему в оранжерею, они бы не поссорились. А если бы не поссорились… Черт побери, можно смело сказать, что Чарльзу Бриджертону крупно повезло!
— Спасибо тебе, Филипп, — произнесла Элоиза, не уверенная, впрочем, говорит ли она это вслух или про себя. Но очевидно, все-таки вслух, так как Филипп откликнулся, правда, не открывая глаз:
— За что, Элоиза? — Голос его был сонным.
— За Чарльза, — кратко пояснила Элоиза.
Теперь Филипп, наконец, открыл глаза и повернулся к ней:
— Не уверен, что за это следует благодарить меня. Может быть, настойка здесь и ни причем…
— Очень даже причем, — уверенно кивнула Элоиза. — Я лучше знаю!
— Что ж, спорить не буду! — усмехнулся Филипп. — Ты у меня всегда все знаешь…
Элоиза вдруг почувствовала, что именно этого она хотела и ждала всю свою жизнь. Не горячих клятв в любви и жгучих поцелуев, не нежных объятий и буйства постельных страстей, как ни замечательно все это. Ей необходимо просто сидеть рядом с человеком под мерное покачивание кареты и знать, что ты нужна ему так же, как он нужен тебе. Элоиза дотронулась до руки Филиппа.