Сержант милиции. Обрывистые берега
Шрифт:
Валерий подошел к двери ванной и, не глядя на дверь, откашлявшись, громко крикнул:
— Если вы через десять минут не вымететесь из моей квартиры — я за себя не ручаюсь!.. Помните, что квартира на восьмом этаже!.. Даю вам срок десять минут — и не больше!.. Я выйду во двор. И скажите своему жениху, что за мою мать он дорого заплатит!.. Вы меня слышите?! — И, не дожидаясь ответа. Валерий что есть силы заколотил кулаками в дверь ванной. — Вы не думайте, что я по рукам и ногам связан!.. Я вам за все еще заплачу!.! Я заплачу вам!..
Входной дверью Валерий хлопнул так, что звук хлопка, как в колодце, гулко
Во двор он выскочил, как затравленный собаками раненый зверь, не зная, куда ему кинуться и где найти место для спасения.
Словно посланный счастливым случаем, в глубине скверика, еле освещенного дежурным ночным фонарем, сидел дворник. Валерий метнулся к нему:
— Дядя Сеня!.. Дядя Сеня, дайте мне рубля два взаймы! — выпалил Валерий.
— На что тебе? — борясь с душившим его кашлем, спросил дворник.
— Я сегодня еще не ел. Пойду в кафе. Дворник посмотрел на часы, которые он, по обыкновению, отдалял от себя на дистанцию вытянутой руки.
— Кафе закрыто. Сегодня там санитарный день. Пойдем ко мне, накормлю. — И, помолчав, добавил: — Застал ее?
— Кого? — стараясь хоть видимым незнанием защитить честь матери, спросил Валерий.
— Да шлюху его. Ведь она у него днюет и ночует сразу же, как только тебя увезли в каталажку, а мать в больницу. Драки у вас, случайно, не было?
— Не было, — убито проговорил Валерий.
— Ну и хорошо. А то тебе это сейчас ни к чему. Ты сейчас должен быть тише воды и ниже травы. Ну, пойдем. А я тебя здесь ждал. Знал, что у вас там будет буря или что–то вроде этого. Хорошо, что обошлось по–мирному.
Как побитая, покорная собака, Валерий поплелся за дворником. Перед тем как скрыться в подъезде, он поднял голову и посмотрел на окна своей квартиры. Во всех комнатах и в кухне горел свет.
Глава двадцать седьмая
Ночь Валерий провел в бессоннице. Перед глазами одно за другим проплывали мрачные видения тюремной камеры, ее обитатели, бледное, постаревшее лицо матери. Она все хотела сказать ему самое значительное и необходимое, но что–то ее сдерживало, пугало. Это было видно но ее глазам. Потом вдруг отчетливо предстали перед глазами ломбардные квитанции. Но и они вдруг тут же были захлестнуты видением голой женщины, вышедшей из ванной. Явственно слышался ее голос, в котором звучали кокетливо–обольстительные нотки. И наконец, письмо отчима к своей матери в Одессу. Оно вспоминалось почти в дословной подробности. «…У моего шефа очаровательная дочка по имени Оксана. Ей двадцать два года. Божественно красива!.. Готова выйти за меня замуж… У Вероники тяжелейший инфаркт. Этот ее сынок–дебил с мускулами атланта когда–нибудь сведет ее в могилу…»
Зарываясь головой в пуховую подушку, Валерий беззвучно шептал: «За что?.. За что он меня так?.. Что я ему плохого сделал?»
Заснул Валерий уже под утро. А когда проснулся, то в первую минуту никак не мог понять, где он находится. Озираясь, он наткнулся взглядом на дядю Сеню, беззвучно вошедшего (чтобы не разбудить) в комнату.
— Поспи, поспи еще, если охота. Слышал я, как ты ночью метался. Только скажу тебе — зря ты так все близко к сердцу принимаешь. То, что он сукин сын и мошенник, — я это понял с первого взгляда, когда матушка твоя привезла
Валерий встал и молча принялся убирать за собой постель.
— Оставь это, Никодимовна уберет, — остановил Валерия дядя Сеня.
— Нет, дядя Сеня, я это делаю сам. С детства приучен убирать за собой постель.
— Ну, это тоже хорошо, что приучен, — согласился дядя Сеня. — Уж кого–кого, а тебя–то я знаю, на моих глазах вырос. Поди, ни разу в жизни ни с кем так и не подрался? Тихим рос.
— Вот это–то и плохо, дядя Сеня, что ни с кем не подрался. А нужно было драться.
— Это для чего же? — хмыкнул дворник.
— Если бы дрался, то, наверное, не попал бы на Матросскую тишину.
— И это верно, — согласился дядя Сеня. — Я вот рос озорным. Коноводил среди своих ровесников, но чтобы тронуть чужое — боже упаси. Папанька был лют!.. Ох, как лют!.. Одним взглядом прожигал наскрозь.
Валерий умылся, поблагодарил дядю Сеню и Никодимовну за приют и уже собрался уходить, по его остановил дворник:
— Нет, так нельзя! Без завтрака, парень, не уйдешь. У нас так не бывает. Дома–то тебе никто не наварил жирных щей. Так что давай садись вместе с нами. Картошка рязанская, рассыпчатая, а помидоры, дай им бог здоровья, болгары вот уже третий десяток лет присылают. Умеют дружить с землей и солнцем.
Завтракали молча. Тугоухая Никодимовна знала, что Валерий только что вышел из тюрьмы, и по словам мужа была осведомлена, что забирали его зазря, а поэтому жалела парня: скорбно вздыхала, подкладывала в его тарелку дымящуюся горячим паром картошку, поближе пододвигала резанные пополам помидоры, обсыпанные мелким укропом, обливала картофелины подсолнечным маслом и все приговаривала:
— Ешь, ешь, дитятко. Без матери–то, знамо дело, дом сирота. Но ничего, поправится, и все опять наладится. Только ты уж теперь с этой блатвой не водись, до хорошего они не доведут. А особенно этот, рыжий… Да его за версту видно, что это за птица. У него под глазами все горит светлым огнем. Давай ешь, да позубастей. А чего сметанку–то не берешь, свежая…
— Спасибо, Прасковья Никодимовна, я уже наелся. Пойду домой. — Валерий встал из–за стола, встал и дядя Сеня.
— Ну, вот что, есть у меня к тебе душевный разговор. Пойдем покумекаем, как дальше тебе жить–поживать.
Дворник кивнул на дверь комнаты, где стояли телевизор, сервант, круглый обеденный стол и два платяных шкафа. По стенам комнаты стояли мягкие стулья. Присели. Валерий словно чувствовал, что просто так, без напутствия, дядя Сеня его не отпустит, а поэтому приготовился терпеливо выслушать.
— Ты вот что, парень, не вздумай бунт устроить. Эта хитрая устрица из Одессы тебя может под монастырь подвести. Я давно понял, что человек он ненадежный, но молчал, не хотел мать расстраивать. А вот теперь все боком вышло. — Дворник долго разминал папиросу, а сам пристально смотрел на Валерия, сидевшего с низко опущенной головой. — Деньги–то дома есть?
— Нет, — ответил Валерий, не поднимая головы.
— Как же нет?.. Так уж ни рубля нет?
— Обшарил везде, где у мамы лежали деньги, — нигде ни копейки.