Сестра Груня
Шрифт:
— А вы не пускайте страх в душу, — подбодрила её Юлия Петровна. — Человек всё может, если цель у него высокая и чистая. Главное в нашем с вами деле любить ближнего своего больше, чем себя. — И добавила тут же: — Конечно, одной любви мало. Нужны знания. Я сама последнее время с величайшим усердием готовилась, чтобы получить звание сестры милосердия. Училась ходить за больными. Старайтесь, и всё одолеете! Желаю вам счастья! — сказала она сердечно. — Верьте в себя.
— Спасибо! — поблагодарила Груня. — И вам счастья и здоровья.
Юлия Петровна поцеловала Груню, а Михаилу Николаевичу сказала:
—
Михаил Николаевич поклонился ей и поцеловал на прощанье руку.
— Я приду провожать вас на вокзал.
Они расстались. Юлии Петровне нужна была какая-то книга, и она осталась в лавке, а Михаил Николаевич пошёл провожать Груню домой, чтобы не затерялась на шумном Невском проспекте.
Некоторое время они шли молча, каждый по-своему размышляя о встрече с Юлией Петровной.
— Фамилия её Вревская, — заговорил первым Михаил Николаевич. — Она баронесса. Но как далека она от людей своего круга! Юлия Петровна из тех, кто готов положить душу свою за других. Она всегда там, где нужна её помощь, где горе и страданье. Запомни её имя. Я верю, ты ещё услышишь о ней.
— Она мне сразу полюбилась, — сказала Груня. — Добрая и не гордая. И говорит так, будто я ей ровня.
— А чем не ровня? — возразил Михаил Николаевич. — Вы обе сёстры милосердия и собираетесь служить одному и тому же делу: исцелять людей, отвоёвывать их у смерти. Высокое предназначенье! Гордись собой и храни своё достоинство. Вот так-то, Аграфена Тимофеевна, — снова шутливым тоном заговорил он. — Кажется, мы доплелись до твоего дома. Пора расставаться.
Груня с благодарностью посмотрела на него и очень серьёзно сказала:
— Спасибо, Михаил Николаевич. У меня сил прибавилось за нынешний день. Теперь и учиться легче станет.
— Вот и учись, старайся! Таков мой наказ! — не хотел быть серьёзным Добрый человек. И пообещал: — Я приду снова тебя проведать, не знаю, когда точно. Мне нужно в Тулу, там предстоит расследовать одно сложное дело. Настолько сложное, что даже вызвали адвоката из столицы.
— В Тулу? — быстро переспросила Груня.
— Почему это тебя заинтересовало? — удивился Михаил Николаевич.
Она немного замялась, как бы раздумывая, говорить или нет, потом решилась.
— Знакомая у меня появилась под Тулой, — заговорила она медленно, подбирая слова. — Беда у неё. — И уже твёрдым голосом произнесла: — Только вы можете ей помочь. — И рассказала про обиды вдовы, у которой отняли дом по подложным документам. Но никто не берётся её защитить. И о голоде в деревне рассказала.
Михаил Николаевич достал карандаш и записную книжку.
— Ты не запомнила название деревни? — спросил он, собираясь записать его.
— Как же? Терехово. На реке Тулице, рядом с Тулой.
— А фамилия вдовы?
— Не спросила, — огорчилась Груня. — Зовут — помню как: Александра Максимовна. Да зачем она нужна, фамилия? В деревне каждый друг друга знает. Найдётся и без фамилии.
— И то верно, — согласился он. — Найду, если, конечно,
Как ни взволнована была Груня событиями сегодняшнего дня, но, вернувшись в свою комнатку, сразу же принялась за уроки. Лишь глубокой ночью погасила лампу и примостилась на подоконнике. Будто на ладони выстроился перед ней весь прошедший день: лекция профессора Алфёрова, встреча с Михаилом Николаевичем, замечательная Вревская. В памяти оживают их слова, теперь они навсегда с ней. Сразу вспомнилась и Ольга Андреевна из Севска, и тётка Устинья. Даже трудно представить себе, что совсем ещё недавно она никого из них не знала. И как много уже для неё сделал каждый из них.
Всё-всё хранила благодарная Грунина память. И душа становилась шире, наполнялась могучей силой доброты.
Давно погасли во всех окнах огни. Поздний час, а на улице светло. Сияют неправдоподобные звёзды-жемчужины. Над Калинкиным мостом повис зеленоватый месяц. Белые ночи в разгаре. Странные, таинственные ночи.
В ПЕТЕРГОФСКОМ ГОСПИТАЛЕ
Быстро пролетели полтора месяца учёбы. После строгого экзамена, который принимала комиссия во главе с профессором Алфёровым, Груня получила заветное свидетельство. В нём значилось, что теперь она имеет право быть сестрой милосердия.
Груня была счастлива. Она ждала: не сегодня завтра её направят в Болгарию. Сейчас там идут тяжёлые бои, в газетах об этом пишут постоянно. И хотя она газет не читает — у неё нет свободного времени, но о самом главном, что происходит в Болгарии, знает. Люди рассказывают. А недавно снова все заговорили про Самарское знамя, о котором в первый раз Груня услыхала в Севске на ярмарке. За его судьбой вся Россия следит.
В битве за Старую Загору Самарское знамя едва не попало в руки врагов. В газетах писали, как четыре дружины ополченцев отбивались от целой армии Сулеймана-паши. Был убит знамёнщик, и туркам удалось схватить знамя. Вслед устремились ополченцы — отбили его, но подхвативший знамя капитан Калитин вскоре был убит. Ещё один ополченец поднял знамя и упал тут же. В тот день погибло много болгарских ополченцев. Но знамя уберегли от турок, унесли в горы. Для всех болгар оно было святыней, и берегли его как настоящую святыню.
«Сколько же там люду-народушку полегло, — вздохнула Груня. — Вот где наша помощь нужна».
Она подала прошение в Главное управление Красного Креста с просьбой поскорее направить её в Болгарию. Но получила отказ. Туда посылали самых опытных, самых лучших сестёр. Надо было доказать, что она не зря училась. И что там, где ждут милосердную помощь, она сумеет её оказать.
Снова далеко было от основной цели — служить раненым, ради чего она отказалась от мирной, спокойной жизни.
Груня погоревала, но не пала духом. Надо ждать, надо быть не только настойчивой, но и терпеливой. Жизнь человеческая не идёт единым порядком. Жизнь — не только постоянный труд, но и преодоление всяких препятствий. Тебе не хочется что-то делать, а надо, ты и делай. Тебе страшно, а ты иди; иди и не бойся.