Сестра моя Боль
Шрифт:
Экзорцисты знали и умели чуть больше спиритов. Способности к изгнанию нечистой силы наследовались, и среди экзорцистов много было духовных лиц, священников различных конфессий и монахов.
Над спиритами и экзорцистами стояли просвещенные. Это были маги, горние колдуны, могущественные и таинственные создания. В каждом из них Семенец видел своего учителя.
Сначала это был Низьер Вешаль, который предпочитал, чтобы его звали «магистр Филипп». У себя на родине он считался шарлатаном и преследовался полицией за незаконную медицинскую практику, а приехав в Россию, попал прямо с корабля на бал – ко двору государя императора. Он был представлен царской чете «черногорками» – великими княгинями Милицей и Анастасией. Французский посланник предостерегал русское правительство от происков сладкоглазого иностранца. Он писал министру внутренних дел Сипягину: «Низьер Вешаль, именующий себя Филиппом, прожженный мер завец, который судом Лиона уже не раз
Но суеверные царь и царица придерживались другого мнения. Вкрадчивое красноречие и мягкое обаяние магистра Филиппа достигло цели. У него были почетные дипломы «за медицинские и гуманитарные заслуги»: от университета Цинциннати американского штата Огайо, от марсельской Академии Христофора Колумба, от Королевской академии в Риме, а итальянский город Акри сделал Филиппа своим почетным гражданином, после того как он излечил от смертельного недуга градоначальника. Он утверждал, что обладает силой внушения, которая может оказать влияние даже на пол развивающегося в утробе матери ребенка. Он не прописывал никаких лекарств, которые могли бы быть проверены придворными медиками. Секрет его искусства заключался в сериях гипнотических пассов. По слухам, вера в чудодейственную силу магистра доходила до того, что он возлежал на супружеской кровати рядом с царствующими особами, «дабы обеспечить правильность зарождения наследника». Императрица немедленно поделилась с придворным чародеем заветным желанием родить мальчика, наследника. Вешаль взялся за дело и после двух месяцев лечения объявил, что императрица находится в ожидании ребенка. Все придворные празднества были отменены. Европейские газеты писали о приближении великого события в семье русского государя. Прошло полгода. Императрица вдруг заболела острым нервным расстройством, и, несмотря на упорные протесты магистра Филиппа, к постели больной были приглашены настоящие врачи, не имеющие отношения к сосискам. Они быстро постановили однозначный диагноз; они не нашли и следов беременности у Александры Федоровны. Доктор Филипп был в гневе. Он уверял окружающих, что грубые доктора своими неумелыми действиями и нелепыми вопросами спугнули духов, вмешались в тончайший процесс и высшие силы забрали у императрицы плод. Доктора украдкой смеялись, а императрица рыдала – она верила чародею, сулила ему деньги и милости, просила прощения.
Но тот уложил свои чемоданы и уехал в Париж. Напоследок подарил в знак своей любви императрице икону с колокольчиками, которые должны были сами собой зазвонить, ежели к Александре Федоровне приблизится дурной человек. Неизвестно, зазвонили ли колокольчики хоть раз, но достоверно известно, что императрица писала августейшему супругу: не надо, мол, душенька, давать конституции, а то месье Филипп сказал, что это будет гибелью России и твоей…
Потом при дворе появился Папюс, самый могущественный оккультист Европы, маг и целитель. Этого трудно было упрекнуть происхождением, как «колбасника» Вешаля. Жерар, сын французского химика Луи Анкосса и испанской цыганки, известной своими гаданиями на картах, он уже в шестнадцать лет всерьез заинтересовался каббалой, магией и таро. В самом нежном возрасте он стал членом весьма могущественного ордена мартинистов и получил имя Папюс, что означало «врач». Папюс закончил медицинский факультет, он был амбициозен и обладал неплохим даром внушения. На очередном собрании мартинистов он сообщил, что обнаружил тайные рукописи самого де Паскуалли с секретом его знаменитых ритуалов посвящения. Это было очень веское заявление: согласно учению, тот, кто знает эти ритуалы, считавшиеся безнадежно утерянными, обладает истинно магической силой и способен одарять ею других. Блефовал ли он? Может быть, и нет.
Папюс был плодовитым автором. Из-под его пера один за другим выходили внушительные тома по оккультизму и магии: «Методологические вопросы магии», «Каббала», «Основы оккультного учения». Благодаря теоретическим трудам о нем вскоре распространилась слава как о маститом оккультисте и маге, чьи возможности поистине безграничны. Однажды к Папюсу в закрытой карете привезли министра колоний Антуана Гийена инкогнито. Месье Гийену грозила отставка, помешать которой было способно лишь чудо. Папюс прежде всего предложил гостю вступить в орден, объяснив, что без этого не в состоянии помочь. Гийен хмыкнул, но согласился, и магистр проводил его в темную комнату, где размещался алтарь. Пять часов кряду министр простоял навытяжку перед алтарем, слушая, как Папюс завывает клятву подчинения духов. Бедняга Антуан хотел есть, пить и сожалел, что не зашел по пути в отхожее место. Он проклинал всех духов и ненавидел всех магистров, но вынес ритуал, потому что привык доводить все до конца – недаром он был министром колоний!
Гийену пришлось взять свои проклятия обратно и с тех пор с большим
А вот с врачебной практикой у Папюса как-то не задалось. Его ближайший друг и собрат по ложе Станислав Гюайат несколько переборщил с кокаином и собрался отдать богу душу – ну или куда там идут души кокаинистов и наркоманов? В общем, он находился на грани смерти, помочь ему могли только духи, и Папюс принялся чертить пентаграммы, рисовать защитные символы и обращаться к ангелам, но все усилия пропали втуне. Через пару дней Станислав скончался в жесточайших мучениях. А так как сам он почитался серьезным черным магом и обладал большой компанией друзей, сторонников и последователей, у Папюса были основания опасаться мести. Тем более что у него началась полоса невезения: то кони понесут и карета перевернется, то красавица-жена покроется коростой, то почтальон принесет дохлую крысу в посылке.
Не дожидаясь новых неприятностей, Папюс отправился в Россию, дабы способствовать там распространению мартинизма. Он преуспел: посвятил в братство военного атташе в Париже Валериана Валериановича Муравьева-Амурского и актрису Мусину-Пушкину. Атташе представил чародея императору.
Насколько Александра Федоровна была очарована магистром Филиппом, настолько Николай очаровался Папюсом. В императорской семье наметился раскол. Царю претили постоянные разговоры о болезнях, и в Папюсе он нашел тонкого, понимающего собеседника. Двое друзей проводили много времени в уединенных беседах – Папюс убеждал Николая вступить в мартинистскую ложу, мол, это окажет мощное защитное воздействие на царствующий дом и дела государства. Николай согласился принять посвящение, за ним последовали вдовствующая императрица Мария Федоровна, великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, а также многие представители высшей аристократии, так что во дворце повернуться нельзя было, чтобы не наткнуться на мартиниста. Они основали собственную ложу «Роза и крест», проводили бесконечные собрания, приветствовали друг друга особыми жестами и совершенно забыли о своих прямых обязанностях.
Но к императрице Папюс оказался не вхож – там место прочно занял магистр Филипп. Из уст в уста передавались слухи – бесподобный, неподражаемый месье Филипп вылечил одну из великих княжон от оспы, а саму Александру Федоровну избавил от почечных камней. Дворцовому библиотекарю г-ну Леману коновалы-доктора собирались ампутировать ногу, а месье Филипп навестил беднягу накануне операции, посидел рядом, посмотрел на него и сказал: «Не грусти, мой друг, операции не будет». На следующий день лечащий врач с изумлением обнаружил, что гангрена пошла на спад.
Папюс лишь недоверчиво пожимал плечами. Он завидовал славе Филиппа.
Однажды императрица все же заговорила с ним.
– Не согласитесь ли вы, господин мартинист, вместе с магистром Филиппом пройти небольшое испытание? Это было бы хорошим уроком тем маловерам, что сомневаются в вашей силе, – любезно улыбаясь, сказала Александра Федоровна.
Императрица, когда хотела, могла быть очень милой. Папюс согласился, о чем впоследствии горячо пожалел. Небольшое испытание оказалось настоящим экзаменом. Комиссия ведущих петербургских врачей – в их число, например, вошел известный доктор Бехтерев и молодой психиатр Василий Семенец – вместе с магами отправилась в военный госпиталь.
На узких казенных койках лежали больные. Маги подходили по очереди к каждому – магистр Филипп, своей крадущейся кошачьей походкой, и Папюс, косолапя и переваливаясь с боку на бок, как ученый медведь. С коек на них смотрели страдающие глаза. Раненые не очень хорошо понимали, к чему сюда привели этих разряженных господ, что за разговоры ведутся на французском и какой еще мукой это может кончиться. Маги оглашали свои диагнозы. Доктора сверялись с историями болезни. Магистр Филипп не ошибся ни разу и в дополнение сказал, что из осмотренных им двадцати больных шестнадцать человек выздоровеют, а беспременно четверо умрут. Его предсказание в точности сбылось. Папюс же ошибся в десяти случаях из двенадцати. А ведь знал же он, что медицина ему не дается! Огорченный, чувствуя себя опозоренным, Папюс уехал из России. Семенец сочувствовал ему. У парня были отличные задатки, но он слишком уж гнался за славой. Добра не будет от этого…
И все же Папюсу суждено было еще раз вернуться в Россию. И в этот раз все было иначе. Все изменилось. И не в лучшую сторону. Обозленные, голодные, галдящие толпы на улицах… Серое, низкое небо… выстрелы по ночам… В Царском Селе, напротив, было гнетуще тихо. Не играли на роялях княжны, императрица хворала, император ходил по дворцу, словно тень отца Гамлета, и желания у него были соответствующие – так, просил он, чтобы чародей вызвал дух Александра III. Убедившись в неспособности управлять Россией самостоятельно, государь ждал от предка совета, поддержки, хотя бы сочувствия.