Сестра моя Боль
Шрифт:
Эля не заревела, даже когда старший брат вывернул ее с санок в сугроб, да не заметил и пробежал сгоряча еще метров двадцать. Тогда Эля просто стояла в снегу по пояс и ждала, когда брат вернется за ней. Она была уверена – он вернется. Он ее не бросит. На него можно положиться. И когда Руслан обернулся, изумленный и растерянный, он прочитал на ее детской мордашке все эти чувства так, будто Эля сама поведала о них брату. Как если бы Элька сказала:
– Ты мой старший брат, самый главный, самый важный и самый лучший человек в мире. Все, что ты делаешь, – прекрасно
И попробовали.
Гром грянул в тот день, когда классная руководительница Руслана Любовь Ивановна ни с того ни с сего вызвала в школу мать. Так и сказала:
– Обухов, скажи матери, чтобы пришла в школу, мне нужно с ней поговорить. В дневник тебе не пишу, знаю, что ты и так передашь. – И посмотрела значительно.
Любовь Ивановна была еще не старой, полной женщиной. Она всегда носила, меняя, два трикотажных костюма белорусской швейной фабрики, кирпично-красный и зеленый. От нее исходил кислый дрожжевой запашок.
У Руслана был соблазн злоупотребить доверием «класснухи» и ничего матери не передавать, тем более что ему неясно было, зачем все это? Не водилось за ним особых прегрешений. А-а, пусть взрослые сами разбираются, ему некогда ломать голову, он обещал Эльке дочитать «Айболита» и расчесать ее на ночь. Волосы у Эли выросли роскошные, волнистые, темно-русые, и Руслан на-учился заплетать косички, а куда деваться? Матери некогда, а бабушка нещадно дерет ей волосы, но Эля все равно не плачет, а только шипит сквозь зубы, словно котенок.
– Натворил что-нибудь? – без упрека спросила мать, услышав весточку от «класснухи». – Учительница твоя от безделья мается, у нее даже кошки нет, вот и фантазирует в свое удовольствие…
Но все равно пошла. И Руслан пошел – тайком.
Элька угомонилась рано. Руслан дождался, когда мать выйдет из дома, и дворами пошел за ней.
Занятия у второй смены закончились, в школьных коридорах еще отзывалось многоголосое эхо. Пахло мелом и хлоркой, угрюмая техничка возила по линолеуму грязнющую тряпку и бубнила себе под нос, словно бранилась с кем-то. Руслан боялся, что уборщица прогонит его взашей – не топчи, мол, вымытого пола, нечего тебе тут делать! – но та словно и не заметила его, продолжала возить и бубнить, бубнить и возить тряпкой по полу. Замирая от звука собственных шагов, Руслан дошел до своего класса и уже на подходе услышал хорошо поставленный голос «класснухи»:
– Нельзя так, Алевтина Васильевна. Мальчишка у вас умненький, способный. А вы его в няньку превратили, в домашнюю прислугу. На собраниях вы не бываете. В родительском комитете участия не принимаете. Между тем мальчик невнимателен в классе, учителям дерзит. Учительница литературы, например, отказывается вести урок в его присутствии. Она у нас только из института, молоденькая совсем, а он ей вопросы заковыристые подкидывает. Только Наталья Николаевна за него горой, так ведь английский – это еще не все!
Мать отвечала что-то – слишком
– Да что ж, что ему нравится! – звонко воскликнула Любовь Ивановна, подтвердив догадки Руслана. – Мало ли! Вы сами должны заниматься малышкой, а также и вашим старшим сыном! Все работают. А у вас еще не самая тяжелая служба, да! Другие матери вон на стройках работают, а не то…
Руслан так и не узнал, что хотела сказать учительница. Судя по грохоту, мать резко встала, уронив, должно быть, стул, бросила злым шепотом пару слов (Руслану послышалось «пошла ты», но, может, она сказала, «ухожу я»?) и вышла, едва не засветив ему по лбу дверью. Руслан отскочил в сторону, ожидая гневного окрика матери, но та не обратила на него внимания, поспешила к выходу – высокие каблуки ее сапожек звонко застучали по кафельному полу. Вслед за матерью из кабинета вылетела «класснуха». У нее горело лицо, и химические кудельки над толстым пористым лбом стояли дыбом.
– Нахалка! – прокричала она тем истерическим голосом, какой у нее появлялся, когда ее доводили ученики. – Дрянь!
Ее нога в тупоносой туфле ступила на тряпку, забытую у порога техничкой, тряпка сочно жвакнула, поползла по кафелю. Любовь Ивановна ахнула и засеменила, пытаясь сохранить равновесие, но не удержалась и рухнула навзничь.
Некоторое время она лежала, не двигаясь, и Руслан тоже застыл от ужаса – он решил, что «училка» разбила голову или сломала позвоночник о порог.
– Ох, ох, – завела Любовь Ивановна, пытаясь сесть, и у Руслана отлегло от сердца. – Ох…
Она сказала несколько слов, которых педагогу знать и употреблять не полагалось, и села. По лицу у нее текла кровь – при падении она задела щекой торчащий из двери ключ.
– У-у, – промычала Любовь Ивановна и достала из кармана клетчатый носовой платок.
Она сказала еще одно слово, которого Руслан не разобрал. Он решил, что пора ретироваться. Ему удалось выбраться из школы незамеченным и незамеченным вернуться домой. Мать еще не приходила. Он включил маленькую лампочку над письменным столом и сел за учебники, но сосредоточиться не мог. Мысли не давали ему покоя, и мысли все такие дурацкие! Он думал: что за слово сказала «класснуха»? Только ночью, во сне, это слово пришло к нему и заставило содрогнуться…
На следующий день он чувствовал себя вялым и разбитым.
И еще узнал, что за ночь мать не только успокоилась, но и приняла кое-какое решение.
Эля будет ходить в детский сад на пятидневку.
Руслан даже сначала не понял масштаба катастрофы, слово «пятидневка» он слышал впервые.
А потом выяснилось, что это значит, – Эля будет приходить домой только на выходные. А все остальное время станет жить в детском саду, как будто у нее нет ни дома, ни мамы с бабушкой, ни старшего брата.