Сестра! Сестра?
Шрифт:
Утром, пока все еще спят, я успеваю принять душ и одеться и начинаю кормить завтраком Хлою.
– Как дела? – В кухню спускается Люк, чмокает меня в макушку. – Ты ночью глаз не сомкнула.
– Так себе, – признаюсь я. – Только маме не говори.
– Что не говорить бабушке? – спрашивает Ханна, жуя тост с джемом.
– Не болтай с полным ртом, – замечает Люк. – И вообще, некоторые слова не предназначены для маленьких ушек.
Он шутливо дергает Ханну за мочку, дочь улыбается, показывая перепачканные джемом зубы.
– Какая ты красавица. – Я корчу ей рожицу.
Ханна смеется. Я рада, что вопрос забыт.
– Как
– Хорошо. Мы разучиваем новую песню.
– Какую? – Я вытираю салфеткой рот Хлое. – Вот так, милая. Все съела. Умница.
Ответ Ханны я пропускаю мимо ушей – в кухню заходит мама. Первым делом вижу ее глаза. Обычно они тусклые и печальные, в их глубине таится боль – отражение боли, живущей в сердце, и шрамов, уродующих память.
Сегодня же мамины глаза светятся. Теперь я знаю, что такое «сияющие глаза». Они словно освещают кухню, излучают тепло и счастье.
– Доброе утро, мои дорогие, – приветствует мама, садясь за стол. В руках у нее листок. – Вот мое письмо Элис. Хочешь прочесть? – Вопрос формальный, у мамы нет сомнений в моем желании, и она протягивает листок, даже не завершив фразы. – Это черновик. Я перепишу аккуратно. Ты добавишь от себя?
– Да, сегодня же. Так странно по-настоящему писать Элис, я много лет делала это только в воображении.
Мы с мамой обмениваемся улыбками – восторженными, счастливыми.
– Просто волшебно, – кивает мама. – Читай.
Моя дорогая дочь Элис!
С чего же начать? Не могу передать, как осчастливило меня твое письмо. «Осчастливило» – не совсем подходящее слово. Окрылило! Огромное тебе спасибо за то, что ты нашла меня. Я ждала тебя с того самого дня, как тебя увезли в Америку. Просто ждала. И вот моя мечта стала явью.
Мы, то есть я и Клэр, искали тебя. Клэр изучила все социальные сети вдоль и поперек. Она даже несколько раз нанимала частных детективов, но мы ведь не знали о смене фамилии. Наша с отцом размолвка произошла так давно, я о ней почти не думаю – зато постоянно думаю о тебе. История эта длинная и запутанная, ее лучше оставить на потом, когда мы сможем поговорить вживую. Как же я мечтаю тебя обнять, моя дорогая красавица дочь, прижать к себе, увидеть тебя, услышать твой голос, узнать о тебе все. У меня нет желания сильнее, чем увидеть тебя – прошу, приезжай в гости. Я оплачу путешествие, а твоя комната по-прежнему ждет тебя. Или я навещу тебя в Америке. Все будет, как ты пожелаешь, милая доченька, только скажи.
Я столько всего хочу тебе рассказать! И столько всего узнать о тебе.
Я люблю тебя.
Целую.
– Чудесное письмо, мама. Но ведь Элис дала свой электронный адрес, напиши на него. Будет быстрее. – Я возвращаю маме листок.
– Знаешь, держать в руках письмо, которого касалась Элис, для меня бесценно. Может, ей тоже будет приятно получить от меня что-нибудь осязаемое, – говорит мама. – К тому же я давно не заглядывала в электронную почту. Я уже и пароль забыла.
– Его легко восстановить. – Глядя на озадаченное мамино лицо, я добавляю: –
– Ты можешь позвонить тете Элис по скайпу, – вдруг заявляет Ханна.
Надо же, она явно разобралась в ситуации. Впрочем, ничего удивительного – Ханна у нас умница. Я ей улыбаюсь.
– А что? – Она пожимает плечами. – Мы ведь звоним так бабушке Шейле и дедушке Майклу.
– Это когда видишь собеседника на экране? – уточняет мама.
– Да. Знаешь, как мы общаемся с родителями Люка? – напоминаю. Мама морщит нос, а я смеюсь: – Что, тебе такое не по душе?
– Как-то не очень. Придется делать прическу и приводить себя в приличный вид. Давай остановимся на электронном письме, ладно уж. Отправишь его со своей почты?
– Конечно. Хотя Элис, наверное, предпочла бы писать тебе напрямую. – Я заношу электронный адрес сестры в телефон, делаю глоток чая и смотрю на часы. – Так, мне пора на работу. Обсудим все потом.
Мама задумчиво тянет:
– Жаль, что в конверте не было фото. Хотелось бы увидеть, какой она стала.
– Может, Элис решила сперва прощупать почву? – Я тоже об этом думала, но боялась расстраивать маму и потому молчала. – Отправь Элис наши фотографии в ответном письме.
– Да, так и сделаю. Люк, отсканируешь снимки?
– Конечно, Марион. Вы только покажите, какие именно, без проблем.
Я целую мужа и шепчу ему на ухо «спасибо».
– Хорошего дня, девицы-красавицы, – награждаю я поцелуями Ханну и Хлою.
Бывает, мне легко от них уезжать. Я очень люблю свою работу; я много трудилась ради нынешнего успеха. Адвокатская практика для меня не обязанность, а наслаждение. Но порой мне ужасно трудно покидать семью. Да, Ханна и Хлоя окружены заботой, не обделены ничем. Если бы Люк работал в офисе, а я сидела дома, было бы то же самое. И все же иногда я чувствую себя виноватой и мечтаю ухаживать за девочками сама – заставлять их чистить зубы, торопить со сборами в садик и школу. Я не жалею о том, как мы с Люком распределили роли, нашей семье это подходит; однако временами я испытываю тайное желание работать на дому, как муж.
– Давай я буду два-три дня в неделю трудиться дома, – предложила я как-то Леонарду, но тот четко выразил свое отношение:
– Во время работы следует фокусировать внимание исключительно на деле и ни на чем другом. Дома тебя станут отвлекать, хочешь ты того или нет. К тому же, если возникнет что-то срочное, ты будешь нужна мне здесь, на передовой.
Я возразила, что смогу решать все вопросы по телефону или по электронной почте, но Леонард не уступил. Наоборот, разошелся не на шутку и устроил «показательное выступление» – не хуже, чем в зале суда. Способна ли я вообще работать с ним, Леонардом? Гожусь ли я в партнеры?! Он редко оттачивал на мне свой острый язык, но в тот день я долго зализывала раны.
Я подъезжаю к конторе, все еще размышляя о своих девочках. Спешу в кабинет, по дороге с улыбкой приветствую администратора, но шага не замедляю – болтать я не в настроении.
– Здравствуй, Сэнди, как ты?
– Доброе утро, Клэр. Все хорошо.
– Я хочу поработать над делом Макмиллана. Пусть меня пару часов никто не беспокоит. Записывай все сообщения, я разберусь с ними после обеда. – Улыбаюсь на ходу и проскальзываю в кабинет.
Закрываю двери – сигнал для Тома с Леонардом, чтобы мне не мешали. Раскладываю на столе папки по делу Макмиллана и принимаюсь изучать бумаги.