Сестренка
Шрифт:
— Правда, откуда? — сказала Катя. — Марина Львовна сказала, чтобы даже в выходные сюда никто не ходил. Это котёнок.
Галина Ивановна (так звали Катину маму) послушала ещё. Опять раздался далёкий, жалобный плач. Такой слабенький, горький и усталый…
— Это ребёнок! — сказала Галина Ивановна. Она очень встревожилась. Как мог попасть ребёнок на эту горку? Там, за кустами, крутой обрыв. Его можно не заметить, легко свалиться вниз и расшибиться. Детей туда не пускали.
Этот ребёнок, который там плачет, тоже может каждую секунду упасть
Бежать по тропинке, через куриную колонию — далеко, можно опоздать. Надо карабкаться прямо на гору, по крутому откосу.
Галина Ивановна ухватилась за сухую траву и полезла. Корзинка с орехами осталась на дорожке. Катя, недолго думая, поставила рядом свою корзиночку с ягодами и полезла вслед за мамой, но сразу же соскользнула вниз.
— Мама! — жалобно позвала она. — А я?
— Иди по тропинке! — крикнула мама, карабкаясь всё выше.
Лезть по такой крутизне было очень трудно. Чтобы удержаться, Галина Ивановна хваталась за каждый пучок травы, за каждый кустик. Не раз ей казалось, что дальше она не сможет двинуться. Но опять раздавался слабенький, хриплый плач, и она лезла выше, в страхе, что не успеет.
Задыхаясь, взобралась она наверх и увидела ребёнка. Он лежал совсем близко от опасных кустов, за которыми скрывался обрыв. Лежал почти совсем голенький, в одних трусиках, даже без шапочки и туфелек.
Галина Ивановна бросилась к ребёнку, подняла… Ох, да это маленькая Саня Малиновская, племянница Масловых!
Как она тут очутилась? Но спрашивать было нельзя: Саня лежала еле живая. Галина Ивановна чуть сама не заплакала, так ей было жалко маленькую девочку, у которой не было сил даже подняться с земли. Личико красное, опухшее от слёз, губы пересохли, спинка обожжена солнцем… Бедная, бедная, сколько же времени она тут мучилась совсем одна?
Галина Ивановна схватила Саню на руки, прижала к себе. Саня закрыла глаза и обняла её за шею. Вздохнула и прошептала:
— Мама, возьми меня отсюда!
Это была мама. Не её, а Катина, но всё равно: она мама.
А когда приходит мама, — всё плохое кончается и становится хорошо.
И в самом деле, всё стало хорошо.
Саня была дома. Саня лежала в постели, вымытая, накормленная, с компрессом на голове, с перевязанной ножкой.
В квартиру заглядывали люди, радовались, что девочка нашлась, что опять всё благополучно.
А возле Саниной постели сидел Женя. Он ещё не совсем успокоился, ему не верилось, что Саня здесь и всё горе кончилось.
Саня спокойно заснула. Женя осторожно дотронулся до неё, оглянулся на маму и засмеялся: «Вот она, здесь!»
А как хорошо стало в комнате: уютно, весело. Будто праздник настал. А всё оттого, что в семью вернулась маленькая сестрёнка.
ГРОЗА
К вечеру
Занятия в детском саду кончились. Родители торопились забрать детей, чтобы успеть дойти до дому, прежде чем пойдёт дождь. Марина Львовна отправила домой старших, и скоро в детском саду остались только те дети, которые жили там всю неделю и уходили домой на воскресенье.
Пришла ночная няня. Марина Львовна была теперь свободна и тоже пошла домой. Но сперва она зашла в ясли, через дорогу от детсада, и сразу из воспитательницы превратилась в «мамашу»: как и другие мамы, она закутала свою крошечную дочку Танечку и бегом понесла её домой.
На улице было тихо и сумрачно. Замолчали даже воробьи. Всё притаилось, умолкло перед грозой.
Внезапно налетел ветер, сверкнула синяя молния, раскатился гром. Марина Львовна еле-еле успела добежать до дому.
Только закрыла за собой дверь, как пошёл дождь.
Марина Львовна передала Танюшу бабушке, умылась, переоделась и села пить чай. Она устала за целый день работы с детьми, ей очень приятно было отдохнуть дома, побыть немножко со своей собственной дочуркой и со своей мамой.
А на улице разыгралась гроза. Молнии вспыхивали одна за другой, гром гремел не переставая. Был уже не дождь, а ливень. В окна хлестали целые струи, потоки воды.
Снаружи по железному подоконнику прыгали ледяные горошины, бились в стёкла. Улица побелела, как зимой.
— Слышишь, мама? — сказала Марина Львовна. — Где-то градом стекло выбило! Надо идти. Где мой плащ?
— Куда ты пойдёшь? Буря на дворе! — сказала её мама.
— Вот именно! Слышишь, как воет? И град стучит, и гром гремит. Малыши, наверное, перепугались. Ведь страшно! А что, если и у них градом стёкла выбило?
Она накинула платок и выбежала на улицу. Ветер кинулся на неё, чуть не сорвал с головы платок. Марина Львовна свернула к детскому саду. Теперь ветер дул ей в спину. Он просто подхватил её и понёс. Остановиться нельзя, идти — и то нельзя, приходится бежать.
Град перестал, но дождь лил и лил; впереди сплошная водяная стена. Ветер выл, как волк. Даже Марине Львовне неприятно было слушать этот вой, — а как же детям?
Марина Львовна вошла в дом. Ветер сам захлопнул за ней дверь.
В спальне тихо. Никто не кричит, не плачет. Неужели спят?
Марина Львовна на цыпочках вошла в спальню. Нет, дети не спали, а лежали спокойно в кроватях, потому что вместе с ночной няней по проходам ходила старенькая заведующая детским садом, и они вместе успокаивали детей. Заведующая пришла ещё раньше Марины Львовны.
С кровати в уголке приподнялся Витасик и поманил Марину Львовну к себе. Она наклонилась к нему.
— Что ты не спишь, маленький? — шёпотом спросила она. — Ты не бойся, это гроза. Она пройдёт, и опять будет тихо, и солнышко утром, как всегда…