Сестры
Шрифт:
— Дадут в этом доме, наконец, пожрать?
В коридоре остались Лиза и отец.
— Молодчина, — тихо сказал он. Дочь ткнулась носом ему в грудь, вздохнула запах знакомого с детства одеколона — папа был однолюбом во всем — и почувствовала себя окончательно счастливой.
— Я так рада, — прошептала она, и отец провел ладонью по ее волосам.
Стол в гостиной по случаю важного события был выдвинут на самую середину, словно это он был сегодня виновником торжества. Однако больше в комнате ничего не изменилось. Привычная с детства югославская
Несмотря на открытое окно, в комнате было жарко. И не только по случаю летней погоды. Тепло, казалось, исходило от раскрасневшихся довольных лиц, от исходившего паром жаркого, даже от холодного шампанского, которое сегодня пили все, в том числе Лиза, принципиальная нелюбительница спиртного. Голова у нее кружилась — то ли от непривычного колючего вкуса во рту, то ли от удовольствия, волнами ходившего внутри.
«Как же я вас люблю, — временами думала она, окидывая родных взглядом и задерживаясь на отце. — Всех-всех».
— Ты, Лизка, все-таки нерациональная особа, — заявила тем временем Катя.
— Лиза — и не рациональна? — со смешком подхватила Любовь Константиновна.
— Ну да! — Катя отправила в рот кусочек ароматного мяса. — Кто сейчас поступает на исторический? — По очереди осмотрела собравшихся за столом. Дожевала. — В наше время кому легче всего устроиться на работу? Экономисту, финансисту, менеджеру. Причем обязательно со знанием языка, а лучше двух.
— Ну, с языками у Лизы все в порядке, — довольно вставила Любовь Константиновна.
— Вот и я говорю, — Катю нелегко было сбить с толку. — Языки-то есть, но какой от них толк без соответствующей профессии!
— Ты-то сама уже решила, куда поступать будешь? Один ведь год остался, — со снисходительной (совсем немного) улыбкой спросила Лиза.
— Естественно, — бодро ответила Катя и насладилась наступившей тишиной за столом. — На журналистику. — И как ни в чем не бывало снова принялась за жаркое.
— С какой это стати? — Любовь Константиновна даже вилку отложила; та стукнулась о нож, привесив к вопросу изумленный звяк.
— Еще десять раз передумает, — ответила за сестру Лиза.
— Увидите, — Катя тряхнула головой. — Во всяком случае, справки я уже навела.
— А почему бы и нет? — В разговор вступил Никита Владимирович. — На журналистов всегда спрос, а сейчас особенно…
— Ну о чем ты говоришь, Никита? — немедленно вскинулась на него жена. — Война же кругом. А вслед за солдатами кто туда прется? Журналисты. Чтобы с места событий.
— Мама, ну при чем здесь война? Существует же масса специализаций. Вот я, например, собираюсь работать на телевидении, вести утонченные светские программы, — гордо сообщила Катя.
— А что? — Лиза окинула ее оценивающим взглядом. — Ты неплохо будешь смотреться в ящике.
—
— Непосредственно с места событий, — не утерпев, добавил Никита Владимирович. Он неожиданно поймал себя на мысли, что испытывает тайную гордость за своих дочерей и что возможное появление младшей из них на экране — он вдруг живо представил себе это — будет здорово тешить его самолюбие. — За вас, девочки! — Он залихватски осушил бокал и слегка хлопнул по столу: — Действительно, ура!
Катя подхватила, Лиза хмыкнула. Любовь Константиновна покачала головой — она не очень любила, когда инициатива уплывала из ее рук.
— Пора накрывать к чаю, — строго сказала она и поднялась. — Ты, Лиза, сегодня сиди, отдыхай. А ты, Катя, подключайся.
И пока звякала посуда, исчезали крошки и недоеденные куски хлеба, грязные тарелки заменялись чистыми блюдцами и чашками, а скомканные белые салфетки — новыми разноцветными, подобранными под цвет чайного сервиза (Катина работа), Лиза допивала шампанское, время от времени переглядываясь с отцом.
«Трудно было?» — молчаливо спрашивал он.
«Конечно», — отвечала она.
«А все уверены, что тебе раз плюнуть».
«Они, как всегда, ошибаются».
«Тебя это задевает?»
«Ну что ты, я не в обиде».
«Я так за тебя рад…»
«…Бедная моя девочка».
Лиза подмигнула отцу и положила ладонь на его шершавую, с затейливым рисунком вен руку.
Мама уже наливала чай.
— Неплохо. Совсем неплохо, — Катя на всякий случай еще раз крутанулась перед длинным (Лизе всегда казалось, немного изумленным) зеркалом.
— Потому что здесь темно, — вдруг сказал за спиной знакомый голос.
— Фу, Лизка! — крикнула Катя. — Так и напугать до полусмерти можно. Зачем так тихо ходишь? — Катя наконец сообразила, что сказала ей сестра. — Да еще гадости всякие с утра говоришь!
— Ты все равно знаешь, что это неправда, — засмеялась Лиза.
Катя снова посмотрела на свое отражение.
— Конечно, знаю, — дружелюбно согласилась она. И тут же сменила милость на гнев: — Однако это не дает тебе права молоть всякую чушь, да еще спозаранку.
— Кстати, куда так рано?
— Молока надо купить, — Катя ненадолго задумалась и доверительно продолжила: — Знаешь, Лизавета, я, когда подрасту, тоже поставлю в коридоре вот такое зеркало. Чтобы без яркого света. А что? Правильная идея. Посмотрела перед выходом — и настроение себе не испортила.