Севастопольская страда (Часть 2)
Шрифт:
На 4-е по диспозиции был назначен штурм, и это известие огорчило Хрулева, но греки-волонтеры упали к нему, как с неба в подарок: ему ничего не было известно о том, что приготовлена для него такая поддержка.
Но она и не была приготовлена для него: греки должны были идти в Севастополь, а к Евпатории свернули они вполне самовольно, прослышав в пути, что главный командир здесь теперь Хрулев, которого они успели хорошо узнать еще на Дунае, и что против него стоят турки под командой Омер-паши, а турок они знали гораздо лучше,
Именно с турками-то им и хотелось теперь, как всегда раньше, сражаться; к ним они были полны огненной ненависти.
В Дунайской кампании на стороне русских участвовало их не пять рот, а много больше. Но при отступлении армии Горчакова только им посчастливилось перебраться вслед за последними рускими частями на левый берег Дуная. Другие же греческие роты не успели этого сделать и остались на правом берегу вместе с беженцами-болгарами, так как мост очень спешно был разобран. И эти отставшие их товарищи были настигнуты тут турецкой кавалерией и зверски изрублены вместе с болгарами.
Среди серошинельных солдат отряда Хрулева прибывшие греки казались оперно-живописными в своих национальных костюмах. На них были коричневые и синие, щедро расшитые короткие куртки, больше похожие по форме своей на жилеты, под которыми за широкими кушаками из шалей располагался весь их огромный арсенал: пистолеты, ятаганы, кинжалы, по нескольку штук каждого вида оружия; кроме того, у всякого была привешена к тому же кушаку кривая турецкая сабля, а сзади красовался карабин... На головах круглые низкие суконные шапочки с кистями; лица у всех смуглые, обветренные, жесткие, из-под воинственного вида острых орлиных носов торчали лихие усы...
Пятеро капитанов их - командиры рот - гурьбою ввалились в штаб-квартиру Хрулева. Они сияли от удовольствия видеть боевого генерала, который встретил их, как старых своих друзей.
– Вовремя вы подошли: я как раз собирался идти в атаку на Евпаторию.
– Очень хорошее дело, господин генерал!
– отозвались ему капитаны через переводчика, так как ни один из них не говорил по-русски.
– Вот выберите-ка при мне себе старшего: он будет у вас за командира батальона, - предложил им Хрулев.
– Нет из нас никаких старших-младших: мы все равны между собою, недовольно ответили капитаны.
– Помилуйте, что вы! Разве так можно!
– улыбнулся Хрулев и сам выбрал из них наиболее плечистого и рослого за старшего.
Но капитаны сказали решительно и твердо:
– Все равно, господин генерал, мы его слушать не будем!
– Спроси их, - сказал переводчику Хрулев, - какого же черта им нужно?
Оказалось, что они не прочь были бы подчиняться русскому штаб-офицеру. Тогда Хрулев подвел к ним Панаева.
– Вот, - сказал он, - штаб-офицер вам! Притом же это не простой подполковник, а целый адъютант самого главнокомандующего, князя Меншикова!
Это последнее обстоятельство
– Очень хорошо, господин генерал!
– радостно согласились они, и каждый из них счел своею обязанностью, любезно улыбаясь, похлопать дружески по спине Панаева и подать ему руку в знак признания его своим начальником.
IV
В этот же день вечером встреченный на дороге разъездом казаков при офицере, заранее посланным для этой цели в сторону Перекопа, явился в штаб Хрулева и князь Урусов, опередивший свою дивизию.
Радостно-шумливо встретил его Хрулев. Широко раскрыв объятия, расцеловался с ним крепко. Тут же с приходу усадил его за горячий самовар и с первых же слов посвятил во все свои планы. Сказал и о том, что со штурмом Евпатории необходимо спешить, чтобы не дать противнику, предупрежденному уланом-изменником, подготовиться к защите свыше меры.
– Поэтому штурм я назначил на утро четвертого числа, - закончил Хрулев, сам наливая Урусову крепчайшего чаю и пододвигая к нему бутылку коньяку.
– На четвертое число чего? Февраля?
– удивленно уставился на него Урусов несколько сонными, воспаленными с дороги глазами.
– Разумеется, февраля - не марта же!
– удивился и Хрулев его удивлению.
– Это совершенно немыслимо, что ты!.. Дивизию после такого похода и вдруг - бух!
– прямо под пушки! Дай же передохнуть хоть неделю!
Урусов был моложе Хрулева лет на семь-восемь, но его служба в смысле чинов и положения шла гораздо успешнее, чем служба Хрулева, потому что проходила в гвардии, на глазах царя.
Даже и теперь, после дороги, он значительно отличался от Хрулева этой нарочитой барственностью гвардейца, который и в те времена, как и гораздо позже, считал своею первой обязанностью снисходительно-свысока относиться к армейцу, независимо от того, кто бы он ни был.
Казалось со стороны, что и глаза он щурил не потому, что ему сильно хотелось спать, - что было бы извинительно, конечно, - а потому только, что этим было принято в его среде подчеркивать свое умственное и прочее превосходство. Продолговатое лицо его было холеное и руки тоже. Несмотря на то, что он попал к Хрулеву прямо с дороги, он был довольно чисто выбрит; Хрулев же, забывший об еде и сне, забыл также и о бритье и зарос колючей щетиной.
– Неделю передохнуть дать? Ты шутишь, что ли?
– испугался Хрулев. Когда же именно придет твоя дивизия?
– Когда именно, это, брат, сказать затруднительно, - растягивая слова, не спешил с ответом Урусов.
– Завтра начнет подходить, как я получил донесение... ведь так?
– Завтра может быть только один первый полк...
– Ну, вот и прекрасно! (Хрулев не ожидал и этого.) И чудесно, что завтра будет полк! Днем полк, вечером другой, ночью остальные два, а утром - пойдем штурмовать Евпаторию.