Севастопольский бронепоезд
Шрифт:
— Молодцы, орлы!
Потом в тревоге обернулся:
— Бисови души, почему умолк пулемет?
Не дождавшись ответа, сам подбежал к пулемету. Командир расчета лежал мертвый, второй номер кружился на месте, схватившись за голову. Початкин сам лег за пулемет, заправил ленту и дал длинную очередь по отступающим эсэсовцам. На миг прекратил стрельбу, вытер потное лицо, улыбнулся:
— Смотри, Микола, как драпают!
Хотел еще что-то добавить, но схватился за грудь и упал. Мы с Бахиревым подбежали к нему,
— Врача! Срочно!
На полосатой тельняшке командира расплылись четыре алых пятна. Иван Григорьевич тихо сказал:
— Не надо, Коля, врача. Уложите меня на спину. Хочу еще раз увидеть небо.
Справа послышался крик:
— Немцы снова готовятся к атаке!
Иван Григорьевич умирал. Я держал его руку и чувствовал: она становилась совсем холодной. Собрав последние силы, командир прошептал:
— Коля, принимай роту, бейте их, гадов. В сумке письмо… Отправь жене… А в кармане карточка: дочка Катря и жена. Положите их со мной…
И стих. Я ничего не видел: глаза застилали слезы. Не слышал, что кричат по цепи. Из забытья вывел голос Саши Бахирева:
— Командир, немцы лезут. Командуй!
Встал я. Распорядился, чтобы тело командира отнесли в тыл. Приказал по цепи:
— Рота, слушай мою команду! В штыки! Гранаты к бою! Отомстим за нашего командира!
Бойцы поднялись, как один. Я вставил в пулемет новую ленту и открыл огонь…
Из двухсот человек в роте не осталось и пятидесяти. Да и из них многие ранены. Но каждый дрался за четверых. А фашисты все лезут. Вот они уже у траншеи. Гранатами и штыками отбиваются матросы. И тут слышим радостный возглас:
— Братва, подмога идет!
Не выпуская из рук прыгающих рукояток «максима», оглядываюсь через плечо. Рассыпавшись по полю, с винтовками наперевес, бегут к нам моряки. Развеваются ленточки бескозырок на ветру. Громовая «полундра!» докатилась до гитлеровцев, и те кинулись от наших окопов.
Прибывшие моряки заполняют траншеи. Их много. Сотни! Теперь повоюем!
Знакомлюсь с прибывшими бойцами. Здесь и новички, еще не нюхавшие пороху, и обстрелянные воины, вернувшиеся из госпиталей после излечения. Среди прибывших 8 коммунистов и 50 комсомольцев. Надежный народ!
Когда стемнело, подвезли горячую еду, воду и почту. Все набросились на газеты. Отрадного в них мало. Наши войска отходят на восток. Моряки группами собираются вокруг агитаторов. То тут, то там возникают споры о причинах неудач на фронте, о том, скоро ли наконец остановим врага.
Бойцы читают письма, шумно делятся новостями. Я тоже получил письмо от отца. Старый солдат, он не любит беспокоить «служивого» домашними невзгодами. Письмо его бодрое: «Не беспокойся, дома все хорошо». Но между строк сквозит сердечная боль: «Все три сына на фронте. Доведется ли их увидеть?» В конце письма, как всегда, наказ: беречь себя и скорее разгромить
С очередным пополнением пришли к нам две девушки-медсестры: белокурая восемнадцатилетняя Оля Иванова, худенькая, маленькая, и Зоя Карачай, чуть постарше и посолиднев. Саша Бахирев посмотрел на них и вздохнул:
— И зачем вы, дочки, явились сюда? Да вы и раненого не поднимите…
Обидело это девчат.
— Время покажет, — ответила Зоя. — Авось и пригодимся.
Так оно и случилось. Девчата освоились. В первых же боях вынесли из-под огня человек двадцать раненых. И откуда только сила у них бралась!
Многим воинам спасли наши медсестры жизнь. А в середине сентября и сами не убереглись.
В тот день пришел нас проведать Саша Мозжухин. Меня на КП не было. Встретил он там наших девушек. Они уже слышали о нем: разведчик Мозжухин был известен всему полку. За короткое время он восемь раз побывал во вражеском тылу, привел пять «языков».
Когда я вернулся на КП, беседа их была в полном разгаре. Поблизости послышались глухие хлопки.
— Что это? — спросили девушки.
— Наши минометы стреляют.
— Можно на них взглянуть?
— Не советую, — ответил я. — Противник вот-вот пойдет в атаку и, конечно, первый удар обрушит на наших минометчиков.
Меня снова вызвали на левый фланг. Враг начал артподготовку. Приказываю всем уйти в укрытие, а минометчикам усилить огонь по противнику. Выбрав позицию поудобнее, стал вести наблюдение. И убедился, что для атаки противник выбрал участок нашей роты. Поспешил на свой КП. И вдруг увидел возле минометов Сашу Мозжухина и обеих медсестер. Вот бестолковые, не послушались!
— Немедленно в укрытие!
Но и сам не услышал своего голоса. Оглушило взрывом. Над минометным окопом взметнулся столб огня и дыма.
Кинулся туда. Дым рассеялся. Минометчики вскочили, отряхнулись и возобновили стрельбу. Но пять человек не поднялись. Среди них и девушки. Зоя Карачай мертва. Оля Иванова сильно контужена. Рядом с девушками — Саша. Он весь в крови. Я склонился над ним. На глазах друга показались слезы.
— Прости, Коля, виноват я, не уберег девчат, — еле слышно прошептал он.
Это были его последние слова.
Он умер у меня на руках. Много я видел смертей, многих похоронил товарищей, но эти предсмертные слова Саши, друга моего детства, остались в памяти на всю жизнь.
Враг перешел в атаку. Все вокруг бушевало в огне. Я метался, как одержимый. Командовал, кого-то со злостью отчитывал. Поднявшись во весь рост, швырял гранаты.
Кто-то схватил меня за плечи и повалил на дно окопа. Это был политрук Констанди.
— Николай, возьми себя в руки, — укоризненно произнес он. — Знаю твое горе. Но ты командир и не имеешь права терять голову. От твоей выдержки зависит жизнь людей. Не забывай этого.