Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
– А, так вы женаты?
– Нет, не женат.
– Тогда чьи…
Призыв Кейт Чейз перебил их. Доктор Делани согласился кое-что сказать. Симпатичная дочь министра попросила гостей наполнить свои бокалы и тарелки и устроиться поудобнее.
У стола с закусками, где молодая чернокожая девушка в домашнем фартуке сразу восторженно уставилась на Брауна, Джордж сказал:
– Мне бы хотелось побольше узнать о ваших взглядах. Мы живем сейчас в отеле «Уиллард»…
– Я знаю.
Это заявление ошеломило Констанцию, хотя, похоже, пролетело мимо ушей ее мужа.
– Поужинаете с нами там как-нибудь в ближайшее
– Спасибо, майор, но сомневаюсь, что управляющему это понравится. Братья Уилларды – достойные люди, но я все-таки их служащий.
– Вы… кто?
– Я носильщик в отеле «Уиллард». Это лучшая работа, которую я смог здесь найти. Я не хочу работать на армию. Армия в эти дни создает как бы свой собственный институт рабства, нанимая наш народ горбатиться на кухне, рубить дрова, таскать тяжести и разносить депеши за мизерное жалованье. Мы годимся для того, чтобы копать выгребные ямы, но недостаточно хороши для того, чтобы сражаться. Поэтому я и стал носильщиком в отеле.
– «Уиллард»… – пробормотал Джордж. – Я просто ошарашен. Мы когда-нибудь встречались в вестибюле или в коридорах?
Браун подвел их к стульям:
– Конечно. Десятки раз. Вы могли на меня смотреть, но никогда меня не видели. Это еще одна привилегия цветных. Не желаете присесть, миссис Хазард?
Чуть позже, признав правоту Брауна, Джордж начал было извиняться, но высокий негр только с улыбкой отмахнулся и пожал плечами. Потом у них не было возможности поговорить. Однако Констанции все же очень хотелось узнать, о каких детях говорил их новый знакомый. На следующий день в отеле она долго искала его и наконец нашла – он выносил мусор и опорожнял песочные урны, набитые окурками сигар. Не обращая внимания на недоуменные взгляды публики в вестибюле, она попросила Брауна объяснить, о ком он говорил.
– О детях-беглецах, которых этот странный генерал Батлер называет контрабандой. Сейчас с Юга течет целая черная река. Иногда дети бегут вместе с родителями, а потом родители пропадают. Иногда они сами по себе, просто привязываются к каким-нибудь взрослым. Хотите увидеть таких детей, миссис Хазард? – спросил он, испытующе глядя на нее.
– Где? – спросила Констанция.
– Там, где я живу, в северном конце Десятой улицы.
– На Негритянском холме? – Легкий вздох перед тем, как она задала вопрос, выдал ее, но Браун не рассердился.
– Не стоит так бояться негритянской общины. Да, среди нас тоже есть никчемные и опасные люди – так же, как и среди вас. Пожалуй, возьму свои слова назад: у вас их больше, – он усмехнулся, – потому что есть еще и политики. Поверьте, вы будете в полной безопасности, если решитесь прийти туда. Во вторник у меня выходной. Так что можете приходить в любое время.
– Хорошо, – кивнула Констанция, надеясь, что Джордж не станет возражать.
Как ни странно, он не возражал.
– Мне кажется, этот парень из тех, кто всегда может защитить женщину где бы то ни было. Так что поезжай, посмотри на эту общину беспризорников. Мне и самому хочется узнать, что это такое.
Во вторник Джордж заплатил швейцару, чтобы тот подогнал экипаж к дверям «Уилларда». Когда Браун и Констанция садились рядом на место кучера, этот невежа злобно пялился на них, очевидно возмущаясь тем, что ниггер ведет себя на равных с белой госпожой. Он пробормотал какую-то непристойность, но один взгляд Брауна
– Когда вы перебрались в Вашингтон? – спросила Констанция, когда Браун погнал лошадей от отеля, лавируя между потоком омнибусов, военных фургонов, лошадей и пешеходов.
– Прошлой осенью, после победы Старины Эйба.
– А почему?
– Разве я не объяснил этого на приеме? План переселения приостановился из-за войны, и я подумал, что это как раз может стать толчком для перемен. Я надеялся, что для меня найдется какое-нибудь полезное дело, и так оно и случилось. Сами увидите. Эй! – Он хлестнул лошадей поводьями.
Вскоре они уже катили по осенней жаре к заросшим травой пустошам в самом конце Десятой. Негритянский холм представлял собой унылое скопище крошечных домиков, большей частью некрашеных, а также убогих хибар, сооруженных из железных шестов, парусины и старых упаковочных ящиков. Между строениями Констанция даже заметила курятники, овощные грядки и горшки с цветами, но эти маленькие штрихи не меняли общей картины крайней нищеты.
Негры, мимо которых они проезжали, смотрели на них с удивлением, а часто и с подозрением. Вскоре Браун повернул налево, на ухабистую дорожку; в конце ее стоял дом из сосновых бревен, ярко-желтый, как цветы подсолнуха.
– Вся община помогала его строить, – сказал Браун. – Но в нем уже тесно. Мы можем прокормить и приютить только двенадцать детей. Пока больше мы себе позволить не можем, хотя это только начало.
От сверкающего на солнце нового дома вкусно пахло свежим деревом и дымом очага, а внутри еще и супом. В доме, очень светлом благодаря большим окнам, было две комнаты. В первой на табурете сидела грузная негритянка с Библией в руках, а вокруг нее, прямо на полу, – двенадцать плохо одетых детей с кожей всевозможных оттенков, от эбонитового до светло-коричневого. Самому младшему было года четыре, а самому старшему – лет десять-одиннадцать. Сквозь дверной проем в дальнюю комнату Констанция увидела тюфяки, лежащие на полу идеально ровными рядами.
Одна удивительно красивая девочка с кожей медного цвета, лет шести или семи, бросилась к Брауну:
– Дядя Сципион, дядя Сципион!
– Розали…
Браун подхватил девочку на руки и обнял. Потом, поставив ее на пол, он отвел Констанцию в сторону и сказал:
– Розали бежала из Южной Каролины вместе с матерью, отчимом и тетей. Но возле Питерсберга какой-то белый фермер с винтовкой застал их на своем поле спящими в стогу сена. Мать и отчима девочки он застрелил сразу, но Розали с тетей удалось убежать.
– И где теперь ее тетя?
– В городе, ищет работу. Я ее уже три недели не видел.
Другие дети тоже вскочили с мест и столпились вокруг Брауна. Он гладил их по головам и плечам, каждому говорил что-нибудь ласковое или задавал вопрос и понемногу подталкивал их к старой железной плите, на которой кипела большая кастрюля с супом, а вернее, просто бульоном из костей, как заметила Констанция.
Она поела вместе с Брауном, детьми и Агатой – той самой негритянкой, которая ухаживала за ними, когда Браун работал. Почти все малыши весело смеялись, вертелись на стульях или толкали друг друга, как любые дети, и только двое, мрачные и печальные, молча сидели, уткнувшись в тарелки, и медленно ели суп, как старики. Констанции пришлось отвернуться, чтобы не заплакать.