Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
А Чарльз все бродил в темноте. И ждал.
Шестнадцатое сентября. В час ночи барабаны пробили выступление.
Уже вскоре Чарльз и все остальные сидели в седлах. Бригадный генерал Хэмптон выглядел свежим и решительным, когда разворачивал своих людей за главной колонной. Как ему удается сохранять такую стать в его-то возрасте? – думал Чарльз, придерживая Бедового, который нетерпеливо бил копытами. «Вот бы и мне так…»
– Куда едем, Чарли?
– Тащимся за Стариной Джеком. Снова прикрываем его задницу.
– Это я знаю. Он-то куда направляется?
– Фрэнк Хэмптон сказал: в Шарпсберг. Маленький
– Ну, это нам всем предстоит: принять бой или в землю лечь, так я понимаю.
Чарльз согласно кивнул.
– Пешая кавалерия выглядит усталой.
– Пешей кавалерии уже досталось.
Шарпсберг оказался маленькой зеленой деревушкой на берегу Потомака, в приятной местности, окруженной невысокими холмами. Штаб-квартира Ли находилась тут же недалеко, в Оук-Гроув, к юго-западу от городка. Его линия обороны, почти в три мили длиной и довольно слабая, тянулась на север от центра Шарпсберга примерно в сторону Хейгерстауна. Кавалерия Стюарта встала на левом фланге, на высотах Никодемус-Хилл, ближе к излучине реки. Дивизии Джона Худа и Харви Хилла расположились на востоке, за кукурузным полем, растянувшимся на сорок акров вдоль реки Энтитем-Крик, которая, как стрела, хотя и не слишком ровная, направлялась с юга на север. С востока мог появиться Малыш Мак с его семьюдесятью пятью тысячами. Конечно, кто-нибудь из них по пути наверняка отстал, но у Макклеллана были на руках все козыри, он мог делать самые высокие ставки и все равно сорвать банк.
Пока Джексон расставлял свои силы, чтобы укрепить северный край обороны, Чарльз был занят тем, что то и дело доставлял приказы Стюарту или на другие аванпосты вдоль Энтитем-Крик, выше и ниже того места, где реку пересекала дорога на Бунсборо. В осеннее небо на востоке вздымалась пыль. Аванпосты отступили, когда батареи Ханта открыли огонь, им ответила артиллерия Пендлтона и Стюарта, с его более высоких позиций. В наступавших сумерках вспыхивало красное зарево.
Возвращаясь в штаб, Чарльз увидел, как несколько пикетов исчезли среди высоких стеблей кукурузного поля. Когда он через час встретился с Эбом, тот с усмешкой сказал:
– Говорят, дозорные там так близко друг к другу, что, когда с одной стороны кто-то пускает ветры, на другой сразу чувствуют.
Время от времени начиналась перестрелка, которую Чарльз только слышал, и почти до темноты продолжалась несмолкающая канонада. К ночи армия Ли залегла на холмах вдоль Шарпсберга; Макклеллан встал за рекой и еще Бог знает где – некоторые участки леса слева от их линии обороны днем показались Чарльзу особенно подозрительными. Густой темный лес отлично подходил для того, чтобы скрыть тайные приготовления к внезапной атаке.
Наконец все затихло, лишь изредка слышались чьи-то крики или клацанье мушкета. После полуночи заморосил дождь.
А утром начался ад.
Семнадцатое сентября. Синие волны показались рано, катясь из того самого подозрительного леса, который так не понравился Чарльзу. Винтовки поблескивали в белесом тумане, на ветру плескались развернутые знамена. Первой шла двойная шеренга стрелков, за ней – главные силы. Они не переставая стреляли, потом перезаряжали и снова стреляли. И подходили все ближе.
– Джо Хукер! – закричал какой-то солдат-южанин.
Джо Хукер, красавец и смелый, отчаянный командир, лично вел в атаку
Атака началась в шесть, а к девяти обе стороны уже несколько раз теснили друг друга, и огромное кукурузное поле то и дело переходило из рук в руки. В дыму и грохоте боя знамя конфедератов с крестом святого Андрея то пропадало, то поднималось снова. Сражение было столь масштабным и перевес сторон столь стремительно менялся, что Чарльз никак не мог охватить всю картину в целом.
Возвращаясь от Никодемус-Хилла, пригнувшись и держа в руке револьвер, Чарльз угодил под начавшуюся атаку федералов на Джексона, дивизии которого держали левый фланг обороны среди деревьев на каменистых холмах. Какой-то полковник, уже потерявший нескольких офицеров, под дулом пистолета приказал Чарльзу спешиться и прокричал:
– Держать высоту любой ценой!
Поэтому следующие пятнадцать невероятных минут Чарльз сражался вместе с двумя взводами пешей кавалерии, стреляя в северян, которые бежали через дорогу; их штыки сверкали на солнце, растопившем утренний туман, и яркий, радостный свет заливал лица солдат.
Чарльз стоял бок о бок с суровыми ребятами Джексона; стрелял, перезаряжал и снова стрелял, что-то кричал, подбадривая людей, которые героическими усилиями старались отразить атаку, стоившую северянам почти пяти тысяч человек за какие-то полчаса. Когда же пешая кавалерия с ликующими криками помчалась к кукурузному полю, Чарльз, решив, что свой долг перед неизвестным полковником он выполнил, отошел назад, отвязал Бедового и продолжил свой путь, все еще не в силах унять дрожь.
Когда он выехал за здание церкви, перед ним вдруг возникла окровавленная фигура в синем и направила штык на Бедового. Чарльз выстрелил и случайно попал в голову, хотя целил ниже. Он увидел, как безбородое лицо солдата, совсем еще мальчишки, превратилось в кровавое месиво, как отлетел в сторону глаз, когда юноша падал. Как в оцепенении, он все смотрел на это жуткое зрелище, чувствуя, что с ним самим происходит что-то ужасное.
Кругом взрывались снаряды, сотрясая землю. Очнувшись, Чарльз встряхнулся, как мокрый пес, и поехал дальше, боясь, что Бедовому не пережить это утро.
Около одиннадцати центр сражения переместился к нижней дороге на востоке и чуть южнее от кукурузного поля, которое Чарльз пересек примерно в это время. За последние три часа здесь прошло не меньше дюжины атак – то в одну, то в другую сторону, и ни одного целого стебля уже не осталось. Еще вчера гордо возвышавшиеся над землей, они просто исчезли – сломанные, растоптанные, раздавленные живыми или мертвыми.
Чарльзу казалось, что он смотрит в какой-то дьявольский калейдоскоп, где каждая новая кровопролитная сцена сменяет другую, не менее ужасную. Чувствуя, что вот-вот сорвется, он уже с трудом владел собой, все крепче сжимая поводья. И когда инстинкт заставлял его пригибаться при очередной вспышке в небе, он представлял себе одно лицо и повторял одно имя, находя в этом спасение.