Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
Мирный вождь Мокетавато был крепким мужчиной лет шестидесяти, с вплетенными в косы полосками меха выдры. Темные глаза на живом, умном лице смотрели серьезно. На нем были обычные для индейцев леггины [111] , набедренная повязка, обильно украшенная рубаха из оленьей кожи и головной убор из орлиных перьев и привязанных к шнуркам трех расплющенных серебряных монет.
Когда белые люди уселись, вождь передал им длинный калумет [112] . От пары затяжек у Чарльза закружилась голова, перед глазами запрыгали яркие пятна и фантастические силуэты, и ему захотелось узнать, что за травы
111
Длинные, грубо скроенные штаны, привязываемые к поясу; часто украшались бахромой.
112
Трубка мира, символ гостеприимства.
Тихая и застенчивая жена мирного вождя, которую звали Ар-но-хо-вок, или Целительница Отныне, сначала принесла им наваристый черепаший суп, а потом плошки с острым мясным рагу. Пока они ели, Черный Котел извинился за поведение Шрама.
– Потеря матери лишила его разума и искалечила его дух. Мы пытаемся сдерживать его, но это трудно. Однако все ваши товары целы, как и ваши животные.
Пока Джексон благодарил его, Чарльз с удовольствием отправил в рот еще один кусок отличного мяса, по обычаю пользуясь пальцами.
– Очень вкусно, – сказал он.
Черный Котел ответил улыбкой:
– Это лучшее блюдо моей жены, для почетных гостей.
– Из маленьких щенков, – сообщил Джексон.
Чарльза чуть не вырвало. Он изо всех сил постарался держать рот закрытым и сохранить безмятежное выражение лица, пока кусок спускался вниз по пищеводу, преодолевая спазмы. Наконец мясо упало в желудок, хотя и легло не слишком удачно. Больше Чарльз не ел, просто делал вид, что копается в плошке.
– Надеюсь, соглашение, которое вы подписали, принесет мир хоть на какое-то время, – сказал Деревянная Нога.
– Это и моя надежда. Многие из моего народа верят, что война лучше. Они думают, что только война спасет наши земли. – Он чуть повернулся, чтобы Чарльза тоже вовлечь в беседу, и заговорил медленнее. – Я всегда считал мирный путь самым лучшим и старался верить обещаниям белого человека. Это до сих пор мой путь, хотя после Сэнд-Крик все меньше и меньше тех, кто хочет идти вместе со мной. Я привел туда людей, потому что главный начальник форта Лайон сказал: нам не причинят вреда, если мы будем жить там мирно. Мы и жили мирно, а потом пришел Чивингтон. Так что теперь у меня нет причин верить обещаниям, кроме одной – моего жгучего желания мира. Вот почему я снова поставил знак на той бумаге. Не потому, что верю им, а потому, что надеюсь.
– Да, я понимаю… – сказал Чарльз; ему нравился Черный Котел, и он видел, что эта симпатия взаимна.
За стенами типи горели костры, слышалась веселая музыка. Малыш улыбался и что-то изображал пальцами в воздухе. Чарльз наклонил голову вбок.
– Это что, флейта? – с удивлением спросил он.
– Да, – кивнул Черный Котел. – Играют у соседнего типи. Значит, это Шрам. У него ведь есть и другие интересы, кроме войны, что для всех нас благо. Пойдем посмотрим.
Они вышли в сумерки и действительно увидели Шрама, который играл на самодельной флейте, пританцовывая на месте. Черный Котел произнес приветствие.
Джексон показал на клочок белого меха, привязанный к ремню Шрама.
– Белохвостый олень, – сказал он Чарльзу. – Сильный любовный амулет.
Мимо с лаем пробежала желтая собака. Фенимор припустил за ней. Из типи, возле которого исполнял серенаду Шрам, вышла юная девушка – та самая, которую Чарльз заметил в день их прибытия. Он видел, как чья-то рука вытолкнула девушку наружу. Видимо, родители заставили ее поздороваться с ухажером.
– Это дочь моей сестры, Женщина Зеленой Травы, – сообщил Чарльзу Черный Котел. – Ей уже пятнадцать зим. Шрам два года за ней ухаживает и должен продолжать еще два, прежде чем она сможет стать одной из его жен.
Нежная округлая грудь девушки показывала, что ее уже действительно можно называть женщиной. На ней были леггины и длинная, больше похожая на сорочку рубаха с вышивкой, которая была подтянута до паха и спереди и сзади перевязана веревкой, пропущенной между ногами девушки. Длинные концы веревки стягивали ее тело от талии до колен, так что она не столько шла, сколько ковыляла.
– Она уже не ребенок, но еще не замужем, – сказал Черный Котел, заметив недоумение Чарльза. – Пока она не станет женой Шрама, отец связывает ее на ночь, оберегая ее девственность.
Женщина Зеленой Травы попыталась улыбнуться Шраму, но было видно, что ей этого совсем не хочется. Шрам с несчастным видом стал еще энергичнее шаркать обутыми в мокасины ногами. Потом девушка заметила, что на них смотрят. Ее реакция на Чарльза была неожиданной и очевидной.
Как и его реакция. Он сам удивился, что эта юная особа его так смутила, и отвернулся, надеясь, что никто ничего не заметил. Свою совесть он успокоил, сказав себе, что все дело просто в красоте индианки, этих разговорах о сексе и его довольно долгом воздержании.
Черный Котел заметил, как Чарльз с девушкой обменялись взглядами, и хмыкнул:
– Я уже слышал, что Женщина Зеленой Травы удостоила тебя вниманием, Чарли.
Шрам тоже это заметил. Яростно сверкнув глазами, он шагнул вперед, встал между девушкой и белыми, повернувшись к ним спиной. Потом что-то быстро сказал, обращаясь к ней. Она так же быстро ответила что-то явно резкое, чем ужасно рассердила его. Он обрушил на нее новый поток слов. Девушка мотнула головой, схватилась за край входа в типи и шагнула внутрь, но прежде, чем исчезнуть, бросила на Чарльза еще один влюбленный взгляд.
Лицо Шрама исказилось и в черно-красных отсветах ближайшего костра стало похоже на маску. Он стиснул в руке флейту и решительно пошел прочь.
Откуда-то прибежал Фенимор, теперь желтая собака гналась за ним. Где-то заплакал ребенок.
– Я понимаю, ты тут не виноват, – со вздохом сказал Джексон, – но теперь у этого громилы есть еще одна причина ненавидеть нас.
На следующий день началась торговля. Погода установилась необычно теплая для начала зимы, и Деревянная Нога в сумерках отвел Малыша на берег реки. Там, где их нельзя было увидеть из типи, он помог племяннику помыться, потому что мальчик не мог сделать это сам. Чарльз тоже разделся, вошел в воду и как следует отмылся, почувствовав себя после этого словно заново родившимся.