Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
– О, как же я рада, что ты есть на свете, Чарльз! – прошептала она, увлекая его на кровать.
Она снова и снова гладила ладонями его грудь, целовала шею, губы. Он почувствовал слезы счастья на ее щеках.
– Я вовсе не гулящая женщина, – шептала Уилла. – У меня был всего один мужчина, и я с ним была только два раза – просто из любопытства. Оба раза ничего не получилось, так что я совсем неопытная. Надеюсь, это…
– Тсс… – остановил ее Чарльз, целуя в губы. – Тсс…
Она была нежной и страстной, чуткой и пленительной, волнующей и трепетной. В ее объятиях Чарльз забыл обо всех своих сомнениях и страхах и больше
Проснулся он внезапно, не понимая, где находится. Резко повернулся. Увидел газовый свет сквозь полуоткрытую дверь спальни. Его движение разбудило Уиллу.
– Что с тобой?
– Просто сон.
Она нежно обняла его обнаженной рукой, поцеловала в плечо:
– Плохой сон?
– Наверное. Он сразу забылся.
После недолгого молчания Уилла сказала:
– Ты несколько раз кричал. Произносил какое-то имя. – Снова пауза. – Не мое.
Расстроенный, Чарльз приподнялся на локте.
– Нет-нет, – быстро сказала Уилла. – Все в порядке, Чарльз. Тебе просто нужно поговорить об этом. Да и мне тоже нужно кое-что рассказать. Только завтра… – пробормотала она, прижимаясь к нему и нежно гладя его закрытые глаза.
Рано утром Чарльз оделся и, чтобы соблюсти приличия, покинул отель. От лестницы до дверей в вестибюль он шел смело и даже нарочно шумел. Портье, дремавший за стойкой, приоткрыл один глаз, но, поскольку Чарльз вел себя так, словно скрывать ему нечего, снова погрузился в сон.
Чарльз снял номер в отеле подешевле и на следующее утро приехал к Уилле в нанятой двуколке. Уилла собрала корзинку для пикника. Они отправились в окрестности города, где у верховья реки устроились в небольшой рощице с вязами и платанами, увитыми диким сладко-горьким пасленом. В воздухе пахло мятой. На залитом солнцем поле к северу от рощи цвели дикие астры и лапчатка, а среди зарослей ядовитого плюща гордо красовались ариземы.
– У меня один неловкий вопрос, – сказал Чарльз, помогая Уилле распаковать корзину, в которой были толстые колечки копченых колбасок, черные ржаные хлебцы из местной немецкой пекарни и закупоренная фляга с пенным имбирным пивом. – Прошлой ночью… моя борода, она… ну…
– Да, очень колючая, как эти сорняки вокруг, – поддразнила его девушка. – Заметил, что мне пришлось посильнее напудриться? А все оттого, что ты оставил на моей коже неоспоримые свидетельства нашего возмутительного поведения. – Она наклонилась к Чарльзу и нежно поцеловала его. – О чем я ни секундочки не жалею, потому что мне было безумно хорошо. А теперь…
Она расстелила в тени клетчатую скатерть. Поодаль лошадь, запряженная в двуколку, взмахивала хвостом, отгоняя насекомых. По реке с севера в сторону Сент-Луиса величаво шел большой колесный пароход.
– Хочу кое-что тебе рассказать, чтобы между нами не осталось тайн, – сказала Уилла. – Я вовсе не по своей воле приехала в театр Сэма, хотя теперь очень рада, что оказалась в нем. Просто я бежала от одного человека. Его зовут Клавдий Вуд.
Уилла рассказала о том, что случилось в Нью-Йорке, о кинжале Макбета и о доброте Эдвина Бута. После этого Чарльзу было уже гораздо легче рассказать ей об Августе Барклай, о том, что
А теперь он здесь…
Пока они обедали, солнце поднималось все выше и выше. Миссисипи снова текла безмятежно, пароход давно прошел. Становилось жарко. Чарльз чувствовал, как за открытый ворот рубахи стекает пот.
Уилла предложила ему положить голову ей на колени и отдохнуть. Он спросил, можно ли закурить, зажег сигару, а потом сказал:
– Расскажи мне, какая ты. Что тебе нравится, а что – нет.
Она немного подумала, ласково поглаживая его бороду:
– Мне нравится раннее утро. Нравится ощущение чистоты на лице после умывания. Нравится смотреть на спящих детей, а еще вкус диких ягод. Нравятся стихи Эдгара По и шекспировские комедии. Нравятся парады. Море. А еще бесстыдно нравится слушать аплодисменты, стоя на сцене. – Она наклонилась и поцеловала Чарльза в лоб. – И я только что обнаружила, что мне нравится спать, обнимая мужчину, хотя и не всякого. Теперь о том, что мне не нравится. Глупость. Бессмысленная злоба – мир и так достаточно суров. Напыщенность. Богачи, которые думают, что деньги сами по себе делают их достойными людьми. Но больше всего на свете… – (Последовал еще один поцелуй.) – Больше всего на свете мне нравишься ты. Думаю, я люблю тебя. Хотя папа советовал мне не влюбляться, чтобы жизнь меня не ранила. Но я, похоже, влюбилась в тебя с первого взгляда.
Чарльз промолчал, глядя на реку. Он чувствовал себя так, словно шатается на краю бездны и вот-вот упадет.
Они целовались, бормотали разные глупости, ласкали друг друга…
– Люби меня, Чарльз, – прошептала Уилла ему на ухо. – Здесь, сейчас…
– Уилла, один раз – это еще безопасно, но… Что, если я сделаю тебе ребенка?
– Какой же ты странный. Как будто больше не о чем тревожиться! Есть вещи и похуже. Я никогда не стала бы удерживать тебя ребенком. – Она увидела, как изменилось его лицо. – Это тебя беспокоит.
– Меня это пугает. Мне не вынести еще одной потери. С меня довольно.
– Поэтому лучше жить вообще без привязанностей?
– Я этого не говорил.
– Послушай, не чувствуй себя виноватым! Все, что случается, случается лишь на мгновение. – Она снова поцеловала его.
Но Чарльз, мягко укладывая ее на ковер из опавших листьев, уже понимал, что они зашли слишком далеко, чтобы кто-то из них мог избежать боли.
Следующие четыре дня они не расставались, кроме тех часов, когда Уилла была на репетиции или на спектакле.
Чарльз рассказывал о том, как путешествовал по Великим Равнинам с Торговой компанией Джексона, о том, чему научился у южных шайеннов, как постепенно почувствовал огромное уважение к ним, как восхищался такими вождями, как Черный Котел. Ей понравилось, что он далек от обычной для белых людей жестокости по отношению к индейцам, которая, как она считала, была порождением алчности, недоверия и полного непонимания этого народа и его нужд.
– Мы всегда боимся того, чего не понимаем, – сказала она.