Север и Юг
Шрифт:
– Ну, третий раз окупит все. Вот увидите, мы пошлем к черту хозяев на этот раз. Вот увидите, они еще придут и попросят нас вернуться на работу за плату, которую мы требуем. Так и будет. Прежде не все шло гладко, я согласен, но на этот раз мы подготовились очень серьезно.
– Почему вы бастуете? — спросила Маргарет.
– Забастовка - это прекращение работы до тех пор, пока вы не получите требуемый заработок, не так ли? Вы не должны удивляться моему невежеству, там, откуда я приехала, я никогда не слышала о забастовке.
– Как
– Я смертельно устала от забастовок. Это последняя забастовка в моей жизни. До того, как она закончится, я буду в Великом Граде - Святом Иерусалиме.
– Она все время об этом говорит и совсем не хочет думать о нашем грешном мире. Но я и так сделаю все, что могу. Я думаю, лучше синица в руке, чем журавль в небе. Поэтому мы с ней никак не можем сойтись насчет этой забастовки.
– Но, - сказала Маргарет, - если у нас на юге наемные рабочие будут бастовать, то хлеб не будет посеян, сено не будет убрано, а урожай не будет собран.
– Ну и что?
– спокойно сказал Николас.
– В этом случае, - продолжила она, - что будет с фермерами?
Он выпустил дым.
– Я полагаю, им нужно либо бросить свои фермы, либо предложить работникам справедливый заработок.
– А что, если они просто не смогут? Они не смогут бросить свои фермы в одночасье. А если у них не будет ни сена, ни зерна, чтобы продать в этом году, тогда откуда у них появятся деньги, чтобы заплатить работникам?
Продолжая пускать дым, он наконец сказал:
– Я ничего не знаю о жизни на юге. Я слышал, ваши работники - просто кучка слабаков. Они страдают от голода. Но они слишком носятся со своим страданием и не хотят увидеть, когда их надувают. Здесь же совсем не так. Мы знаем, когда нас надувают, и у нас много сил. Мы просто останавливаем свои ткацкие станки и говорим: - «Вы можете уморить нас голодом, но вы не обманете нас, хозяева!» И будь они прокляты, в этот раз у них ничего не выйдет!
– Я хотела бы жить на юге, - повторила Бесси.
– Там жизнь тоже не легка, - сказала Маргарет.
– Везде есть горе, которое нужно терпеть. Есть очень тяжелый труд, который нужно выдержать, но очень мало еды, чтобы восстановить силы.
– Но этот труд на открытом воздухе, - возразила Бесси.
– И вдали от этого бесконечного, бесконечного шума и противной жары.
– Иногда там идет сильный дождь, а иногда ужасно холодно. Молодые достаточно выносливы, но пожилые мучаются от ревматизма, сгибаются и увядают раньше времени. И все же они должны работать по-прежнему или идти в работный дом.
– Я думала, вам нравилось жить на юге.
– Так и есть, - ответила Маргарет, чуть улыбаясь, поскольку поняла, что ее поймали на собственных словах.
– Я только имела в виду, Бесси, что в этом мире везде есть и хорошее, и плохое. И раз уж ты чувствуешь себя несчастной здесь, я думаю, что будет справедливо рассказать тебе, что там тоже есть несчастные.
– Вы сказали, они там никогда
– Нет!
– ответила Маргарет.
– Я думаю, что для этого у них слишком много здравого смысла.
– А я думаю, - ответил он, вытряхивая пепел из своей трубки с такой силой, что она сломалась, - что они слабы духом.
– О, отец!
– воскликнула Бесси, - чего вы добились своей забастовкой? Вспомни о той первой забастовке, когда умерла мама… как нам всем пришлось страдать от голода… а тебе - больше всех. И все равно многие вернулись на работу за тот же самый заработок, пока все не вышли работать. А некоторые остались нищими на всю свою жизнь.
– Да, - согласился он.
– Та забастовка совсем не удалась. Те, кто руководил ею, оказались или дураками или скверными людьми. Вот увидите, на этот раз все будет по-другому.
– Но за все это время вы не сказали мне, почему вы бастуете, - заметила Маргарет.
– Ну, дело вот в чем. В Милтоне есть пять или шесть хозяев, которые снова стали платить ту зарплату, что платили два года назад, и продолжают процветать и обогащаться. А теперь они приходят к нам и говорят, что мы должны получать меньше. А мы не будем. Мы просто сначала уморим себя голодом, а потом посмотрим, кто будет на них работать. Они убьют курицу, несущую золотые яйца.
– Вы уморите себя, чтобы отомстить им?!
– Нет, - ответил Николас, - я просто скорее умру, чем уступлю. Если за это хвалят солдат, то почему бы бедному ткачу не быть таким же?
– Но, - сказала Маргарет,- солдат умирает во имя народа, во имя других.
Он мрачно рассмеялся:
– Милая, вы еще очень молоды, но не думаете же вы, что я могу содержать трех людей - Бесси, Мэри и себя - на шестнадцать шиллингов в неделю? Не думаете же вы, что я бастую ради себя? Я делаю это во имя других, как и ваш солдат. Только он умирает ради людей, которых никогда не видел. А я забочусь о Джоне Баучере — он живет по соседству с больной женой и восемью детьми, и все восемь еще слишком малы, чтобы работать. И я забочусь не только о нем, хотя он, бедняга, ни к чему не годен, кроме как работать одновременно на двух станках, но я забочусь о справедливости. Почему, спрашиваю я, сейчас мы должны получать меньше, чем два года назад?
– Не спрашивайте меня, - сказала Маргарет, - я не знаю. Спросите своих хозяев. Они, конечно, объяснят вам, почему. Это не просто их блажь.
– Вы нездешняя, поэтому и говорите такое, - сказал он сердито.
– Много вы знаете! Спросите хозяев! Они велят нам заниматься своим делом, а они будут заниматься своим. Наше дело, как вы понимаете, - получать гроши и быть благодарными, а их дело - заморить нас голодом, чтобы увеличить свою прибыль. Вот и все.
– Но, - произнесла Маргарет, решив не уступать, хотя и видела, что она сердит его, - может быть, состояние торговли таково, что они не могут предложить вам то же самое жалование?