Север и Юг

Гаскелл Элизабет

–  Чепуха, Бесси!

–  Да, точно видела! Те же черты лица - ваш чистый, пристальный взгляд из темноты… ваши волосы… словно лучи… и лоб - такой же гладкий и ровный, как сейчас. И вы всегда приходили дать мне силу и утешение. И вы были одеты в блестящие одежды. Поэтому я поняла, что это вы!

–  Нет, Бесси, - сказала нежно Маргарет, - это был всего лишь сон.

–  А почему в своих страданиях я не могу видеть сны так же, как другие? Как многие в Библии? Да, и видения тоже! Ведь даже мой отец много думает о снах! Я снова вам скажу, я видела вас так ясно - вы быстро шли ко мне, ваши волосы развевались за спиной, и на вас было белое блестящее платье. Позвольте мне прийти и посмотреть

на вас в этом платье. Я хочу видеть вас и дотронуться до вас, как я это сделала во сне.

–  Моя дорогая Бесси, это просто твоя фантазия.

–  Фантазия или не фантазия, но вы пришли, потому что я знала, что так и будет, когда увидела во сне, как вы ко мне идете; и когда вы здесь рядом со мной, я чувствую, что на душе у меня становится легче и спокойнее, точно гляжу на огонь в ненастный день. Вы сказали, это будет двадцать первого. Я приду и посмотрю на вас.

–  О, Бесси! Ты можешь прийти - тебя радушно примут. Но не говори так, это меня очень расстраивает.

–  Тогда я буду держать это при себе, как будто я прикусила язык. И все же это правда. Маргарет помолчала. Наконец она сказала:

–  Давай поговорим об этом как-нибудь потом, если ты считаешь, что это правда. Но не сейчас. Скажи мне, твой отец участвует в забастовке?

–  Да!
–  ответила Бесси тяжело, совсем другим тоном, нежели она говорила минуту или две назад.
–  Он и многие другие - все с фабрики Хэмпера - есть и с других фабрик. В это время женщины так же озлоблены, как и мужчины. Еда - дорогая, и их детям нечего есть.

Представьте, если бы Торнтоны прислали им свой обед - те деньги, что потрачены ими на картофель и прочую еду, утешили бы многих плачущих от голода детей, и ненадолго успокоили бы сердца их матерей.

–  Не говори так!
–  сказала Маргарет.
–  А то я буду сердиться на себя и чувствовать себя виноватой от того, что я иду на этот обед.

–  Нет!
–  ответила Бесси.
–  Некоторые избраны для роскошных пиров и пурпурных одежд, может быть, вы — одна из них. Другие тяжело работают всю свою жизнь, а эти подлецы в наши дни не обладают состраданием, так же как это было во времена Лазаря. [14] Но если вы попросите меня остудить ваш язык кончиком моего пальца, я перешагну через огромную бездну к вам, просто если вы захотите, чтобы я была рядом.

14

Бесси говорит о притче (Евангелие от Луки, зачин 16 ст. 19–31), в которой нищий Лазарь попадает в рай после смерти, а богач - в ад. И богач, испытывая неимоверные муки, просит Лазаря: «омочи конец перста своего в воде и прохлади язык мой», ибо он «мучается в пламени том».

–  Бесси! Ты вся горишь! Не надо говорить так. В судный день меж нами не будет нищих и богатых. Нас будут судить не по этой несчастной случайности, а по тому, как мы следовали заповедям Христа.

Маргарет встала, нашла немного воды, смочила свой платок и положила его на лоб Бесси, а том начала растирать ее холодные, как лед, ступни. Бесси закрыла глаза и успокоилась. Наконец она произнесла:

–  Вы бы стали такой же, как я, если бы видели всех приходивших один за другим к отцу и рассказывавших мне о своих страданиях. Некоторые просто горели от ненависти, и у меня кровь стыла в жилах от тех ужасов, что они рассказывали о своих хозяевах. Но женщины все время говорят и говорят о ценах на мясо, и как их дети не могут спать по ночам от голода, а слезы текут у них по щекам, и они их не вытирают и не обращают на них внимания.

–  Они думают, что забастовка

это исправит?
–  спросила Маргарет.

–  Так они говорят, - ответила Бесси.
–  Они говорят, что долгое время торговля шла хорошо, и хозяева заработали много денег. Сколько, — отец не знает, но конечно, знает Союз рабочих. И как обычно, им хотелось поделить прибыль, раз еда так дорожает. А Союз говорит, что они не будут работать, пока не заставят хозяев отдать им их долю. Но у хозяев есть превосходство, и я боюсь, что они сохранят его и сейчас, и потом. Это похоже на великую битву Армагеддона - они продолжают ухмыляться и сражаться друг с другом, пока в запале своей борьбы не провалятся в преисподнюю.

В этот момент вошел Николас Хиггинс. Услышав последние слова дочери, он тут же сказал:

–  Да! И я тоже буду бороться! И добьюсь своего на этот раз! Заставить их сдаться не займет много времени, потому что они опять получили много заказов. И скоро они поймут, что им лучше отдать нам наши пять процентов, чем потерять выгоду. Держитесь, хозяева! Я знаю, кто победит!

Маргарет подумала, что он, должно быть, пьян, не столько из-за его слов, сколько из-за его возбужденного тона. Заметив явное беспокойство Бесси, она утвердилась в своем предположении и поспешила уйти. Бесси сказала ей:

– Двадцать первого - в этот четверг. Я приду и посмотрю, как вы оделись на прием к Торнтонам. В какое время обед?

Прежде чем Маргарет смогла ответить, Хиггинс перебил ее:

–  К Торнтонам! Вы идете на обед к Торнтонам? Попросите его поднять бокал за выполнение его заказов. К двадцать первому, я думаю, он пораскинет мозгами и кое-что поймет. Скажите ему, что семьсот человек придут утром на фабрику Мальборо после того, как он даст пять процентов, и помогут ему выполнить его заказы вовремя. Вы всех там увидите. Моего хозяина - Хэмпера. Он из людей старой закалки - так и сыплет ругательствами и проклятиями. Я думаю, он умрет, если поговорит со мной вежливо. «Лает, да не кусает», — вы можете передать ему, что так сказал один из его забастовщиков, если хотите. Да! Но вы увидите многих хозяев фабрик у Торнтонов! Хотел бы я послушать, о чем они говорят, когда сидят после обеда и хвастаются друг перед другом. Я бы высказал им свое мнение. Я бы опять поговорил с ними о том трудном пути, на который они нас отправили!

–  До свидания!
–  сказала Маргарет поспешно.
–  До свидания, Бесси! Я буду ждать тебя двадцать первого, если ты будешь хорошо себя чувствовать.

Лекарства и лечение, которые доктор Дональдсон назначил миссис Хейл, поначалу принесли ей облегчение, и не только она сама, но и Маргарет начала надеяться, что доктор ошибался, и что ее мать сможет постепенно поправиться. Мистер Хейл, хоть внешне и не разделял их опасений, теперь ликовал и посмеивался над их страхами с явным облегчением, что доказало, насколько он сам был прежде встревожен. Только Диксон продолжала ворчать. Тем не менее, Маргарет не обращала на нее внимания и надеялась на лучшее.

Им нужно было почувствовать в своем доме эту слабую надежду, потому что снаружи даже их неопытный взгляд замечал признаки наступления дурных времен. Мистер Хейл познакомился с рабочими и был потрясен их искренними рассказами о каждодневных страданиях. Они бы не стали рассказывать о том, что им приходиться выносить, тому, кто мог понять это и без слов. Но сейчас перед ними был человек из далекого графства, и каждый страстно желал сделать из него судью в давней распре рабочих и хозяев. Мистер Хейл с жаром пересказал все эти жалобы мистеру Торнтону, но тот, опираясь на свой опыт и знание экономических принципов, для всего нашел разумное объяснение.