Севера. Часть 2
Шрифт:
Молоденький – едва исполнилось пятнадцать – турчонок отчаянно мерз и приплясывал на посту, чтобы хоть как-то согреться. Эти дикие, жуткие леса и глубокие, порой по грудь, снега нагоняли тоску по оставшемуся неизвестно где берегу теплого моря. До этой зимы он снег видел лишь однажды – когда случайно попал на экскурсию в горы. А тут этого снега, наверное, больше, чем воды в море. А еще тут есть холод. Постоянный, пробирающий до костей. Наверное, такой, какой бывает у русских в Сибири. Вот кому здесь хорошо! Там, в старом мире, говорили, что русские по такому снегу ездят верхом на медведях. А чтобы не замерзнуть, все время пьют свою водку. Про медведей, конечно, врали – он сам видел русских на пляже в Зонгулдаке, и медведей у них не было ни одного. Что же до водки – скорее всего, это правда, они и на жаре ее пьют ничуть
– Первый, ответь синему-три.
– Первый в канале.
– Наблюдатель готов.
– Хорошо. Всем группам доложиться.
– Синий-один. У меня трое. Закопались в снег по внутреннему радиусу поворота. Две винтовки, из них одна снайперка, и пулемет.
– Красный-один. У меня пятеро. Четверо в пяти метрах перед поворотом, две винтовки и два пулемета. Еще один, видимо, командир группы, чуть в стороне. У него снайперка.
– Понял. Красный-один, возьми одного бойца для страховки, командира нужно устранить бесшумно.
– Добро.
Михайленко взял трубку внутренней связи.
– Петро, езжай потише, не торопись. Дай ребятам поработать.
– Хорошо, Станислав Наумович.
Все, операция перешла точку невозврата. Дважды гоняли машину впустую. Решили уже, что еще пара попыток – и всё, посчитали бы свои мысли за паранойю и вернулись к обычному режиму перевозок. Но нынче, можно сказать, выстрелило. В буквальном смысле. Засада есть, боевые группы выходят на позиции, теперь только ждать докладов. Гадкое состояние. Гораздо лучше он чувствовал бы себя там, в снегу, вместе с ребятами. Но приходится сидеть в будке шишиги и нервничать. Не в первый раз, но сейчас ощущения были особенно тягостными. Секундная стрелка часов, казалось, еле ползет. И умом-то он все понимает, прекрасно осознает, что это всего лишь нервы, но в этот раз как-то плохо выходит воспринимать информацию холодно и отстраненно. Он и сам не ожидал, что за четыре месяца так сблизится с этими людьми. И с теми пацанами, что сейчас там, в лесу, и с Бородулиным, с которым, кажется, даже наметилась вполне серьезная дружба, и с молоденькими и совсем даже неглупыми девчонками, не говоря уж об Изольде – там всё и вовсе серьезней некуда. Так дальше пойдет – можно и о свадьбе задуматься. И его, в общем, вполне устраивает такое положение. Да, меньше стало личного физического комфорта, но это, в принципе, дело наживное. С Изольдой окончательно сладится – она устроит все, что захочется и еще сверх того. Зато появился комфорт душевный. Это же просто кайф, когда ни от кого не нужно ждать подлянки, максимум – дружеская шутка. Иногда ему даже казалось, что он и тот, кто сел в вертолет тогда, в Лесосибирске – это два разных человека. И, надо признаться, что ему эти перемены нравились.
Серкан Шимшек был хорошим военным. Собственно, воевать – это было единственное, что он по-настоящему умел. И любил. А еще он ненавидел русских. За все. За то, что у них много денег, за то, что у них более сильная армия, за то, что они защищают этих армян… Да за все! И когда командир поручил ему командование этой операцией, он был рад: теперь можно будет с оружием в руках поквитаться с этими гяурами за… да за все сразу!
И вот сейчас он лежал в снежном окопе, ожидая приближения русской машины. Стрелять надо будет строго сбоку, чтобы не осталось никаких отметин на лобовом стекле. Ну а боковое стекло – оно не так и важно.
Наблюдатель – сопливый пацан, сын хорошего приятеля, доложил: машина приближается. Серкан поворочался, разминая затекшие и подзастывшие мышцы, несколько раз энергично сжал пальцы в кулаки. Скоро надо будет стрелять, ему нельзя промазать. Его выстрел должен быть первым, а потом, по мере необходимости, подключатся и все остальные.
Пока что вокруг было тихо. Только с севера доносился уже вполне ясно различимый шум автомобильного мотора. Внезапный негромкий звук насторожил его:
В будке шишиги ожила рация.
– Первый, красному-один.
– Первый на связи.
– Командир минус. Двухсотый.
– Принял. Действуем по плану.
И водиле:
– Петро, как договаривались – за полста метров до поворота тормози и ховайся, чтобы часом не подстрелили.
Машина качнулась и замерла. Хлопнула водительская дверка. И тут же с двух сторон от дороги грохнули выстрелы.
Звук выстрела СВТ при известной тренировке вполне можно отличить на слух. Сейчас слышны были только «светки». Буквально несколько секунд, и стрельба стихла. Зато стали слышны вопли раненых турок.
Помимо командира, отправились к небесным гуриям еще двое. По странному стечению обстоятельств, пулеметчики. Остальные были ранены. Кто-то полегче, кто-то тяжело, но кроме горе-наблюдателя целых среди турок не осталось.
Выживших перевязали, погрузили в фургон и отвезли в Баязет, а потом, взяв с собой того молоденького пацана и три упакованных в мешки трупа, двинулись в гости к геополитическому противнику. Собственно, никаких переговоров вести Михайленко не собирался. Не доезжая метров триста до турецкого блок-поста, машина развернулась, бойцы сноровисто выгрузили мешки с телами. Потом высадили, не развязывая, турчонка, сунули ему в карман письмо и уехали.
На другой день в Баязет ушла машина с женщинами и мастерами (само собой, с охраной), а Михайленко и Бородулин, по обыкновению, засели наверху, запасшись всем необходимым для стимуляции мозговой деятельности.
– Знаете, Станислав Наумович, - начал Бородулин, усевшись в кресле и наполнив чашку свежим чаем, - мы с вами прямо как Холмс и Ватсон, сидим у камина и ведем умные беседы. Разница лишь в том, что они при этом попивали, как правило, шерри или херес.
– Да, действительно похоже. Кстати сказать, не только вам приходит в голову это сравнение. И шуточки, впрочем, вполне добродушные, уже довольно давно гуляют среди, скажем так, нижних чинов.
– Ого! Да это уже практически признание.
– Скорее всего, да. Но до анекдотов дело пока еще не дошло, значит, вам пока удается удерживаться в неких рамках, и эти шуточки – скорее, показатель позитивного восприятия вашей персоны во главе анклава. Вы, образно говоря, такой своеобразный тип современного просвещенного монарха. Главное, чтобы такие проявления не доходили до фамильярности. La noblesse oblige, как говаривали французы, положение обязывает. Оставьте некоторый узкий круг старых друзей, которым дозволено чуть больше других. Но больше – никого, и никогда на публике.
– Я, если честно, еще не задумывался об этой стороне своего положения. Но обещаю поразмыслить как следует. Правда, мы отвлеклись от темы. Так что же мы будем требовать от турок?
– Ради разнообразия, начните сегодня вы.
– Извольте.
Бородулин поднялся и прошелся по комнате.
– Главное для нас – это устранить возможное противостояние с турецким анклавом в ближайшие… ну, хотя бы, лет пять. Я не хочу присоединять их к нам, пока они не начнут в буквальном смысле умолять меня об этом. То есть, нужно ликвидировать их как военную силу, и радикально сократить численность. Пока что мы сминусовали троих вкупе с командиром. Могу предположить, что это были наиболее агрессивные «ястребы», и они наверняка грезили восстановлением турецкой империи. То есть, покорением стран и народов и прочими глупостями в том же духе. Наверняка осталось еще несколько таких же мечтателей, но они сейчас будут в меньшинстве. Из оружия, мы у них в два приема реквизировали четыре пулемета и, в общей сложенности, дюжину винтовок. Короткоствол я считать не буду. Если сравнивать с содержимым того нашего оружейного склада, то у них осталось лишь примерно десятка полтора-два винтовок. Это на сотню человек населения совсем даже негусто. Наверняка есть сколько-то гладкоствола, но оценить его количество сейчас сложно, да он и не играет всерьез в этом раскладе. Опять же, патроны наверняка ограничены. Если для пулеметов и винтовок они взяли изрядный запас, то патронов к дробовикам в значимом количестве им брать было негде. Так что можно смело сказать, что военная мощь турков основательно подорвана.