Северная Аврора

Никитин Николай

– А Фролов-то еще не взял Шенкурска! – негромко заговорил он. – Мы «языка» сегодня поймали. Пол Высокой еще идет бой. Большой бой. Много орудии стреляет.

У старика шевельнулись брови. Яшка опустил голову.

– Горько мне, тятя, – сказал он. – Ты мне отец… Пойми ты меня…

– Вот и должен перед отцом ответ держать.

– Я перед партией, перед товарищами в ответе, тятя!

– То-то и есть. Ты слушай, что народ говорит…

– Ладно! – решительно сказал Яков. – Шеговары я возьму. Меня сейчас неудачи преследуют. Но будет и удача.

Ты, тятя, не сомневайся… Слово мое свято. Худого ты про меня не услышишь.

На этом разговор оборвался. Отец полез на печь, а Яшка устроился на лавке, подложив под себя тулуп. Он смертельно устал и заснул сразу, будто в воду камнем ушел.

Под утро его разбудили голоса под окном. Он привстал, подышал на замерзшее стекло, растер иней пальцами и посмотрел.

По улице кого-то вели. Неизвестный был в кубанке и в коротенькой рваной бекешке, отороченной по бортам черным барашком. Яков еще не успел сообразить, что случилось, как в дверь застучали. Не надевая валенок, он бросился в сени. В избу с руганью и шумом ввалились люди из отряда. Они заговорили все разом:

– В полверсте от деревни поймали… Тебя ищет! Кто его душу знает? Может, ихний разведчик?…

Среди партизан стоял горбатый человек. Лицо у него было молодое. Он смело взглянул на Якова.

– Михаил?! – вскрикнул Макин, подаваясь вперед, и вдруг остановился.

– Нечего сказать, хороша встреча! – рассмеялся горбун. Но в скорбных глазах длинноволосого плечистого горбуна не было смеха. – Старому другу не веришь? Не Каин ли? Эх, Яшка… Уж во мне-то ты, пожалуй, мог бы и не сомневаться…

– Что ты, Миша! – смутившись, пробормотал Яков. – Садись, друг. А вы, ребята, идите… – сказал он партизанам.

Отец Якова с печи покосился на пришельца.

– Мишуха! – радостно закричал он, спускаясь с печки. – Во… И кости целы? Ну, мать, ставь самовар. Мишуха ведь это, не признали, что ли?

Михаил Смыслов действительно был старым другом Якова Макина. Когда-то, еще до революции, деревенский паренек Смыслов, начитанный и довольно развитой, помогал ему учиться.

Яков любил разговаривать с ним. Михаил много знал и невольно заражал его своей страстью к науке и книгам. Они читали вместе и подолгу беседовали о прочитанном. В восемнадцатом году Смыслов переселился в Шеговары.

Макин считал своего приятеля давно погибшим, а он вдруг объявился, да еще так неожиданно! Но пришлось ему, видать, плохо: лицо такое худое, что кажется прозрачным, глаза лихорадочно блестят…

– Искал я тебя, чертушку… Измучился, как собака! – сказал Смыслов, когда они сели за стол. – Слух-то про тебя идет по всей вселенной.

Яков потупился.

– Молодчага ты, хвалю! Знаю я, что ты делал налет на наши Шеговары…

– Да не вышло! – Яков махнул рукой.

Михаила старики усадили за стол. Смыслов долго рассказывал о своей жизни.

– Прямо объявлю, товарищи-граждане, петля… Не мне одному, конечно, а всему населению. Всех большевиков и вообще свободомыслящих, как говорится,

похватали сразу… В Шенкурск, в комендатуру. А там и на Мудьюг, говорят. Таков ихний порядок… Без просвета живем…

Он тряхнул длинными волосами.

– Нет, вру, Яков! Есть просвет… Я затем и пришел… К тебе… Шестьдесят верст отмахал. Правда, и на подводе случалось ехать Я по лесному промыслу начал работать… В конторщиках! Так вроде командировочки у меня вышло. А то бы и не попасть. Но командировку-то я сам схлопотал… Историю одну задумал. Как ты отнесешься? – Горбун лукаво улыбнулся. – Есть, Яшенька, и у нас в Шеговарах боевая славная молодежь. Всю зиму мы тайком собирались, обсуждали положение… И оружие есть, крепко спрятанное. Еще с восемнадцатого года. В дело пустить хотим… Сейчас как раз подходящий момент. Бьют их наши-то… Слыхал ведь, поди?

– Знаю.

– Ну, так и в Шеговарах надо скорее кончить. Надо нам сговориться с тобой, Яша. Оружие имеется. Ребята хорошие, самоотверженные. Давай налет в одночасье делать… Мы с тылу, а ты с фронту.

– Это надо обмозговать, Миша. Сразу не решишь.

– Ну, это известно… А кто сказал, что сразу? Мозгуй… А народ верный. Уж за это ручаюсь. Шеговарский гарнизон – всего сто человек. Тут, коли умно обдумать дело… подпереть вовремя да нажать там, где у них слаба гайка… побьем, Яша! Ей-богу, побьем.

– Да кушай ты, Мишуха! – сказал старик.

– Спасибо, папаша. Я кушаю…

– Ты, Яшка, борешься… Эх, завидовал я тебе! А то под их властью чувствуешь себя последней скотиной. Башка тупеет. И кажется, что не выдержишь. Нищета, голод… Молодежь ищет выхода… Да и не только молодежь.

Недоверие, которое промелькнуло в голове у Якова, давным-давно рассеялось. Смыслов был паренек серьезный, и действительно задуманное им дело могло оказаться удачным.

– Добро ты задумал, Миша, добро… – сказал Яков. – А что бы ты делал, коли меня не застал?

– Надо было рисковать. Тебя ждут в Шеговарах.

– Уж и ждут, – проворчал старик, в глубине души довольный за Якова.

– Ждут, папаша, не вру… Я до некоторой степени могу считать себя посланцем народа.

– Да, это-то – дело понятное, – соглашаясь, проговорил старик. – К примеру, возьми Коскары! Ни один мужик не выдаст, что здесь Яшка бывает.

– Народ измучился, отец, – сказал Смыслов. – Все с нетерпением ждут той минуты, когда власть этих варягов будет сброшена…

4

Командование Важской колонны еще несколько раз предпринимало атаки на Высокую гору. Бойцы дважды врывались в деревню, но закрепиться в ней так и не удалось. Американцы по-прежнему удерживали за собой эту ключевую позицию на подступах к Шенкурску.

Наступило двадцать третье января.

Весь этот день Важская колонна провела в приготовлениях к решительному штурму. Все словно сговорились, что сегодняшний ночной бой должен быть последним, что как бы там ни было, а Высокую гору сегодня ночью необходимо взять.