Северная Аврора
Шрифт:
– Не страшнее, чем вырвать зуб, – ответил Потылихин.
Кончив перевязку, Маринкин снял халат, вымыл руки и, расправив усы, сел в кресло.
– Ну, до свадьбы заживет… Да, дела! – пробормотал он усмехаясь. – С военной точки зрения, наша стрельба по крейсеру была ни к чему. Будто мальчишки из рогатки… Но в этом есть большой нравственный смысл. Пусть чувствуют, как мы их встречаем. Это действительно не хлеб-соль, а пули… Я рад, что участвовал в этом деле. И вы молодец, Максим Максимович! Благодаря вам люди держались хорошо.
– Благодаря мне? – Потылихин покачал головой. – Нет… Люди держались
Он встал и, уже направляясь к двери, спросил:
– Значит, вы остаетесь? Не предпринимаете никаких мер?
– Да я…
– Что я? Ах, доктор!.. Когда буря идет, рифь паруса, не зевай. Надо идти на нелегальное.
– Ну, как… куда, Максимыч? Вы, ей-богу, точно не верите. А я не в шутку болен. Еле топаю, как наши морячки говорят. Только и держусь тем, что дома… Стены помогают, ей-богу! Привычная обстановка… А выкинь меня из нее. Нет уж! Надо положиться на судьбу.
– Опасная вещь – судьба человеческая… Нет, доктор… Вот судьба: в мозолях… своими руками надо делать ее. А выпускать из рук штурвал…
– Нет силы, Максимыч!
– Ну, дружище…
Доктор беспечно махнул рукой.
– Коллеги по госпиталю категорически обещают отстоять меня. Никакой политической деятельностью я не занимался. Уверен, что все кончится благополучно. И мое легальное положение будет весьма полезно.
На этом они расстались.
Потылихин вышел за ворота.
Из переулка послышались голоса. Впереди группы пленных красноармейцев шагал кривоногий белогвардейский поручик в кубанке с белой повязкой. Он нес под мышкой что-то красное, очевидно кусок знамени. За ним, со всех сторон окружив пленных, шагали американские и английские солдаты с сигаретками в зубах. Они переговаривались и громко хохотали.
«Каждому из вас я всадил бы пулю! Особенно поручику!» – с ненавистью подумал Потылихин.
Опустив голову, он пошел к лесопильным заводам, расположенным вдоль правобережья. Здесь, вдалеке от своей квартиры на Маймаксе, Потылихин надеялся временно поселиться у брата, который работал конторщиком на одном из заводов.
Теперь, когда возбуждение первых часов прошло, Потылихин едва двигался, чувствуя слабость и жар во всем теле. От сырого, влажного леса, наваленного на биржах как попало, от сушилен, под крышами которых штабелями были сложены недавно нарезанные доски, веяло терпким и кружившим голову запахом.
Левый двинский берег пылал. Горели станционные здания, зажженные снарядами с английского крейсера. Время от времени оттуда доносились глухие взрывы и винтовочные выстрелы. Там еще дрался Зенькович. С двумя отрядами, красноармейским и морским, он отражал нападение на Исакогорку.
7
Зенькович вернулся из окопов.
– Вологда? – будто в телефонную трубку, кричал он над мерно постукивающим телеграфным аппаратом. – Я еще дерусь. Буду драться до тех пор, пока хватит сил. Я Зенькович… Я Зенькович… Вологда! Вологда! Вы слышите меня? Эвакуацию военных грузов успел закончить… Отвечайте! Вологда!
Тоненькая ленточка телеграфа остановилась. Молодой боец-телеграфист наклонился к аппарату, постучал по передатчику и с отчаянием посмотрел на Зеньковича.
– В
– Приема нет. Линия прервана, товарищ военком… Перерезал кто-нибудь… – хриплым от бессонницы и усталости голосом ответил телеграфист.
В помещение телеграфа вошел человек в клетчатом пиджаке и в шароварах с лампасами. Он остановился на пороге, как бы осматриваясь. В распахнувшуюся дверь неожиданно ворвалось татаканье ручных пулеметов. «Откуда они взялись? – с недоумением подумал комиссар. – Неужели кто-нибудь прорвался?» Стреляли невдалеке от конторы. Дверь тут же захлопнулась. Неизвестный скрылся.
– Кто это? – спросил военком телеграфиста.
– Здешний конторщик, – ответил Оленин, подымаясь и с трудом разгибая спину.
Пулеметная стрельба усилилась.
– Пойдем на улицу, что-то неладно, – сказал Зенькович, снимая с плеча винтовку. За окном раздался крик. Зенькович выглянул. «Конторщик» бил рукояткой револьвера молодого стрелочника, окруженного людьми, одетыми в красноармейскую форму.
– Что там такое?! – крикнул Зенькович, выбегая из помещения телеграфа.
– Назад! – скомандовал ему невесть откуда появившийся тонкий, хлыстообразный офицер. – Руки вверх!
Несколько офицеров, переодетых в красноармейскую форму, протолкались в помещение станции. По их возгласам Зенькович сразу же понял все. «Ах, мерзавцы!» – подумал он, выхватывая из кобуры пистолет. Но человек в клетчатом пиджаке и с лампасами на штанах, стоявший за спиной у Зеньковича, выстрелил ему в затылок.
– Оленин… – успел прохрипеть комиссар, точно призывая на помощь.
В следующее мгновенье белые офицеры выволокли тело комиссара на низкую деревянную платформу.
– Топить его!.. – кричал один из офицеров. – В Двину!
Они с яростью топтали сапогами мертвого Зеньковича, били его каблуками по лицу. Потом, тело его потащили к реке…
Не помня себя, Оленин выхватил у кого-то винтовку и, размахивая ею, точно дубиной, кинулся на одного из офицеров. Сбив его с ног ударом приклада, он бросился на Ларского. Тот отскочил и побежал по путям. Несколько раз он стрелял в телеграфиста из револьвера, но не попадал. Оленин догонял его. Остальные офицеры не стреляли, опасаясь убить вместе с Олениным и Ларского. Кто-то распорядился перерезать Оленину дорогу. Оленин уже догнал Ларского, замахнулся прикладом, но споткнулся и упал. Несколько дюжих молодцов тотчас навалились на него. Он рвался у них из рук и кричал:
– Сволочи! Не прощу я вам комиссара!.. Убивайте, не прощу!
Глаза его налились кровью, волосы растрепались, гимнастерка превратилась в лохмотья. Ему заломили руки за спину и сволокли в дежурку.
Группа белых, прорвавшаяся в тыл красноармейского отряда, причинила много бедствий. Белым оказали помощь пушки с крейсера «Аттентив» и английские солдаты, вооруженные гранатами и пулеметами. Затем англичане и американцы выбросили на левый берег Двины десант и сразу направили его к станции Исакогорка. Красноармейцы и матросы Зеньковича были окружены со всех сторон. Силы оказались слишком неравными. Только часть бойцов, героически сражаясь, сумела прорваться. Остальных смяли, и через полчаса после гибели военкома бой на Исакогорке затих.