Северная корона. По звездам
Шрифт:
– В смысле? – с тоской посмотрела скрипачка в окно, за которым неспешно падал огромными ленивыми хлопьями снег. Казалось, что это облака опадают, как деревья осенью, и почему-то от этого становилось жаль небесных обитателей.
– В прямом. Поедешь с нами – ты ведь на каникулах. И тогда…
– Нет, Ника, не поеду, – решительно отказалась ее кузина, подумав, что, видя постоянно их вдвоем, она точно сойдет с ума. Уровень злости в ее крови увеличился, и сердце от этого стало активнее разгонять кровь – чтобы она донесла эту эмоцию каждой клеточке ее организма. Ну почему Ника, а не она, Марта, встречается с Сашей?! Почему ее сестра может позволить себе роскошь объятий или даже поцелуев, не слишком-то любя этого человека или не любя его вовсе, а она, которая испытывает к нему настоящие, как девушке казалось, глубокие чувства, вынуждена быть лишь жалкой наблюдательницей? Почему так несправедлива
– Хорошо, – вздохнула Ника, не понимая, что творится на душе у кузины. – Я какую-то ерунду предлагаю, прости. Но мне действительно как-то страшновато. Ладно, я пойду собирать вещи… Еще раз с Новым годом, сестричка-лисичка. Пусть он будет у тебя хорошим!
– И у тебя.
– Я приеду, напишу тебе.
– Буду ждать. Отлично отдохнуть.
– Март, да что с тобой? – не выдержала Ника.
– Со мной? Все в порядке, Просто голова немного болит, – сказала девушка и распрощалась с кузиной.
Едва только разговор закончился, Марта дала волю своим эмоциям и, вцепившись в подушку, заплакала: неслышно, но горько. Пик эмоций от невзаимной и какой-то нежданной любви достиг своего предела.
В этот момент она жалела себя, ненавидела Нику и Александра, да и вообще всех влюбленных взаимно людей, была обижена на жизнь… Ее сознанию не давал покоя вопрос: «Почему все вышло именно так?», а ревность и обида обжигали ее ладони, крепко схватившись за них и не выпуская из своих рук. Яркое воображение поминутно подсовывало Марте картинки, где Ника и Саша вместе: они целуются, стоя на фоне белоснежных гор, а она, глупая дурочка, стоит в стороне, в темноте, и все, что она может – так это смотреть на их счастье. Она так и останется до конца своих дней одинокой и сможет лишь наблюдать за чужим счастьем, потеряв свое. И почему ее сестра будет счастлива, а она – нет?! Почему Ника встречается с ее любимым человеком?! Как кузина посмела быть вместе с ним? Как Саша посмел вообще появиться в ее жизни? Еще и скрипку подарил! Не что-нибудь – скрипку!
Все это настолько задевало Марту и было настолько сильным, что расцветший цветок лотоса стал увядать – безупречно чистые лепестки начали покрываться по краям кромкой то ли плесени, то ли пыли.
Так не должно было быть.
Марта, закрывшись в своей комнате от удивленных бабушки и мамы, упоенно рыдала. Снег за окном почти перестал падать, ветер пропал, а день как-то подозрительно быстро поменялся местами с праздничными сумерками, которые были наряжены в ожерелье из ярких разноцветных гирлянд, украшающих многие окна домов и магазинные витрины.
Так прошло несколько дней. Марта не играла на скрипке, почти не ела, ни с кем не общалась, а сидела в одиночестве в своей комнате, листая книги и бездумно играя в глупую игрушку на телефоне. Мама и бабушка не понимали, что произошло с их девочкой, но она говорила, что просто устала от всего и ей нужно немного отдохнуть.
Дни тянулись серые, унылые, и никакого новогоднего настроения у Марты и в помине не было. Были только слезы, грусть и глухая жалкая ненависть ко всему свету.
В день перед Рождеством Марта вновь осталась дома одна. Мама и бабушка вновь ушли в гости на праздничный ужин, а она уперлась всеми конечностями и осталась дома.
Проплакав едва ли не весь день, в какой-то момент она поняла, что рыдать больше не может. Девушка всхлипнула, заставила себя оторваться от кровати, подушку на которой и орошала слезами, и, проведя тыльной стороной руки по мокрым глазам, пошла на кухню и, не включая свет, попила воды. После она распахнула настежь окно – это окно выходило не на замерзшую заводь, как окно в ее комнате, а на праздничный город. Девушка лихорадочно глотнула свежий, какой-то даже мятный воздух, ринувшийся из улицы в теплое натопленное помещение. Голова ее болела, глаза устали от слез и покраснели, лицо опухло, а руки дрожали, как после принятия большой дозы алкоголя. Марта шмыгала носом, как ребенок, и смотрела на вечерний праздничный город с высоты своего пятого этажа. Если утром улицы были подозрительно пусты, то сейчас из домов высыпали люди, которые с удовольствием прогуливались по заснеженным, в меру морозным дорогам. Особенно много было детей. Некоторые сидели в санках, которые катили за собой их родителей, некоторые играли в снежки, дико вереща, или лепили снеговиков, а некоторые с картонками и каталками в руках, сбившись в кучки, спешили к главной районной Ёлке, огни которой подмигивали сейчас Марте. Раньше светловолосая девушка часто бывала на ней: каталась на горках, бродила по снежному городку, рассматривая ледяные скульптуры, фотографировалась на их фоне и фотографировала родных или просто других людей, и только класса
Сейчас зареванная Карлова тоже смотрела сверху вниз на эту самую Ёлку, любуясь замысловатым узором гирлянд, украшающих огромные зеленые новогодние деревья, между которыми находились стены зимнего городка и ледовые скульптуры. Зрелище ее завораживало и успокаивало, и Марта даже не обращала внимания на холодный воздух и замерзшие обнаженные руки и плечи, которые открывала тоненькая домашняя маечка на бретельках. Она, как загипнотизированная, смотрела на огромную неоново-синюю звезду, украшающую верхушку центральной, самой высокой ели, и перевела взгляд вниз, в собственный двор, только потому, что оттуда донесся звонкий девичий крик:
– Дурак! Пошел отсюда! И чтобы я тебя не видела больше!
Марта, даже слегка напуганная таким воплем, опустила глаза вниз и обнаружила во дворе двух девчонок лет девяти-десяти и мальчишку их возраста, а может быть, чуть постарше. Судя по всему, он задирал одну из девочек и, кажется, бросал в нее снежки, пока той на помощь откуда ни возьмись не прибежала другая, более боевая и сильная. Она стала защищать подружку от кривляющегося мальчишки, и именно ей принадлежал воинственный вопль. Паренек воплям девчонки не внял и прокричал что-то обидное, за что получил снежком прямо в нос – боевая девочка явно умела постоять и за себя, и за других. Она, для порядка еще раз обозвав пацана какими-то недобрыми словами, сумела его прогнать и заботливо отряхнула воротник своей более робкой подружки. После, прочитав ей мини-лекцию – скорее всего по поводу умения обороняться от таких вот мелких недоумков, храбрая девочка взяла подругу за руку и потащила в сторону Ёлки.
Марта, слезы которой как будто бы уже застыли на морозе, отрешенным взглядом проводила девочек.
Ей живо вдруг вспомнился один случай из детства, произошедший лет тринадцать назад, одним чересчур жарким летним днем, когда летний снег – тополиный пух – падал на землю как сумасшедший, со злорадством забиваясь в глаза, рот и даже нос. Тогда Марта гуляла у себя во дворике, собирая одуванчики и плетя из них венки для кукол, и ее стал донимать скучающий парнишка из соседнего подъезда. По натуре он был тем еще забиякой и очень сильно любил приставать к тем, кто казался слабее. Например, к девочкам. В тот день он выбрал Марту в свои жертвы, начал ходить вокруг нее и обидно обзываться. А после вообще похитил у девочки ее только что сплетенный веночек, умудрился напялить его на ногу и принялся противно улюлюкать, не внимая крикам Марты, которой стало очень обидно. Маленькая Карлова уже хотела заплакать, как к ней с неожиданной стороны пришла помощь. Ника, которая вместе с родителями приехала к родственникам в гости, издалека увидела кузину и вприпрыжку побежала к ней во двор, чтобы поздороваться. Заметив же около Марты незнакомого мелкого дурака, который обзывался на ее сестричку, Ника не растерялась, подобрала какую-то бумажку, с ее помощью осторожно сорвала крапиву, а после подкралась к забияке сзади и пару раз хорошо прошлась жгучей травкой по его голым ногам. Мальчишка взвыл, отскочил в сторону и наткнулся на сощуренный голубоглазый взгляд воинственной Ники. Он попытался обозвать и ее, но получил решительный отпор в виде матерных слов, которые в общем-то приличный ребенок знать не должен был, а затем еще раз отхватил крапивой по голым икрам, после чего поспешно ретировался подальше от «сумасшедшей тупицы». Кстати, с тех пор к Марте тот паренек больше не подходил – и все благодаря смелой Нике. Она успокоила двоюродную сестру, нарвала кучу одуванчиков, по которым ползали черные букашки-точечки, сама сплела венок (правда, кое-как) и подарила маленькой Марте. Та обрадовалась и целый день гуляла вместе с Никой во дворе, под тополиным снегом, который успокоился только ближе к вечеру, когда они с кузиной пошли за клубничным мороженым в вафельном рожке.
Марта вдруг отчетливо вспомнила этот забавный эпизод из детства – как будто бы наяву увидела следы от крапивы на худых загорелых ногах мальчишки-забияки из соседнего подъезда и голубые глаза Ники, защищающей свою сестру, и вдруг поняла, что ноги ее плохо держат. Она медленно опустилась на стул, сложив на столе руки.
Редкие слезы покатились по ее щекам, как бегущие внизу дети на ледяных горках.
В этот момент снег, так похожий на тополиный пух, вновь с силой начал валить с темных, цвета берлинской лазури, небес на землю, не стесняясь залетать в открытое окно комнаты Марты Карловой. Он невозмутимо ложился на подоконник, небрежно касался плеч, рук, шеи и лица скрипачки и запутывался в ее длинных волосах. Снег всего лишь хотел поздравить ее с праздником, а она опять заплакала, напугав его.