Северная Пальмира
Шрифт:
«Мой мальчик», – передразнил мысленно Постум. Но пусть Постума сожрёт Орк, если он поверит, что Бенит перережет себе горло ради блага Рима.
– Ты можешь просить что угодно взамен, – голос Бенита сделался вкрадчив.
– Ты торгуешься со мной? С императором Рима? – Постум надменно глянул на Бенита.
– Ну не то чтобы… – Бенит шутливо изобразил покорность.
– Ты можешь меня только задобрить. Без всяких условий.
– Мороженое? Конфеты?
– Как ты дёшево ценишь своего Августа, диктатор Бенит, – перебил мальчик. – Моя матушка перевела
– С чего ты взял?
– Мне сказали в банке, – соврал Постум. – Так вот, я хочу, чтобы вся прибыль поступала на мой счёт в Первом национальном банке. Мой личный счёт. Неподотчетный.
– Что? Но ведь это огромные деньги!
– Я – император.
– Ты потратишь их на ерунду.
– Хорошо. Половину неподконтрольно. А вторая половина с твоего разрешения. – Он фактически покупал Бенита. Но другого выхода не было.
– Двадцать процентов.
– Половина. И я буду проверять поступления доходов. Учти, у меня хорошие оценки по математике.
– О, разумеется, Август! – Бенит склонил голову.
– А теперь второе. С литературой у меня неважно. Мне нужен консультант. Я уже выбрал. Поэт Кумий – вот подходящий кандидат.
– Но он вольнодумец.
– Бенит, – с укором покачал головой император. – Неужели ты думаешь, что меня могут совратить чьи-то речи после того, как я слышал твои? Но латинскую литературу этот проходимец знает. Так что завтра жду его во дворце.
– Не много ли ты просишь?
– Ты все исполнишь по велению своего сердца.
Бенит улыбнулся. Да, имя гения Рима задёшево не купить. Тот, кто знает имя гения, повелевает Римом.
– Август, разумеется, все твои пожелания будут исполнены в точности. Итак… – Бенит замолчал, ожидая. Даже голову приблизил, ухо ладонью оттопырил…
– Пердун, – сказал Постум.
– Кого это ты называешь пердуном? – нахмурился Бенит и оглянулся – уж не Крул ли решил подслушать их разговор…
– Так зовут гения Рима.
– Не кощунствуй.
– Это не кощунство. Так мне сказали.
– Кто?
– Руфин.
– Да этот старикашка спятил, видимо…
– Так он мне сказал, – упорствовал Постум. – Мама принесла меня в больницу, и Август, умирая, шепнул мне имя гения на ухо.
– И ты думаешь, что после этого…
– Всего лишь добрые намерения. Без всяких условий. Ты обещал. Неужели теперь ты нарушишь своё слово?
– А ты жулик! – почти с восхищением воскликнул Бенит.
– У меня хороший учитель… – Постум не выдержал и рассмеялся. И Бенит расхохотался в ответ.
– Ладно, парень, ты получишь и деньги, и Кумия. Я щедрый. Сказать по правде, Кумий этот – изрядный трус. Я предложил ему написать обо мне библион. Так он так испугался, что в штаны чуть не наделал.
– Испугался чего? – спросил как бы между прочим император.
– Испугался, что не справится с задачей.
– А Макрин не испугался?
– Макрин – он цепкий. Он не боится.
– Таких людей надо ценить, – задумчиво произнёс Постум. Неясно было, о ком он говорит, о Кумии или Макрине. Бенит подумал, что о Макрине.
– Это
– А ты сомневался?
Когда Бенит вышел, Гет выскользнул из отверстия вентиляции, где сидел по своему обыкновению. Постум подбежал к нему и обнял Гета за шею. Гет хотел напомнить, что проголодался и неплохо бы сейчас отправиться на кухню, но ничего не сказал.
– Ты мой самый лучший друг, – прошептал император. – И ты настоящий гений. Гений дружбы.
В ответ Гет обнял мальчика. Очень осторожно – чтобы не задушить в своих объятиях.
Глава XVII
Игры в Риме (продолжение)
«Наш император делает поразительные успехи в математике».
На первый урок литературы Постум надел пурпурную тогу. Тем нелепее смотрелся Кумий в светлой тунике с большим масляным пятном на животе. Дурацкое пятно – и откуда оно только взялось? Это была единственная приличная туника Кумия. И вот пожалуйте – пятно. Кумий не помнил даже, когда в последний раз он ел пищу, оставляющую жирные пятна.
68
11 апреля.
Поэт уселся на стул напротив императора и сложил руки на животе так, чтобы ладонями прикрыть мерзкое пятно.
– Ты будешь учить меня литературе. В Риме я должен стать самым тонким знатоком, заткнуть всех меценатов за пояс, – заявил император и строго нахмурил брови.
Кумий смотрел на мальчика-императора и грустно улыбался. Фортуна опять сыграла с ним злую шутку. Сегодня днём, когда за ним пришли преторианцы, он собирался в карцер. Были даже вещи приготовлены – старая туника, зубная щётка, мыло, три рулона туалетной бумаги (приспешники Бенита по-прежнему питали необъяснимую слабость к касторке с бензином), сухари и несколько упаковок лекарств. Все сложено в аккуратную плетёную корзинку – только такие можно брать с собой будущим заключённым. Кумий двинулся за преторианцами почти покорно. И вдруг вместо карцера – Палатинский дворец, роскошный таблин, мягкое кресло, подушечка для ног, чаша фалернского вина и бисквиты. И мальчишка, который театрально хмурит брови и требует, чтобы его научили что-то там понимать и ценить.
– А если ты не захочешь учиться? – спросил Кумий.
Пусть дурачится, пусть. Лишь бы дал несколько месяцев блаженного безделья, лишь бы позволил купаться в банях и лакомиться паштетом с кухни Палатина. А потом… О том, что будет потом, Кумий не задумывался: несколько месяцев казались ему почти бесконечным сроком.
– Если я не захочу учиться, тебя выгонят. Но на это не надейся. Я буду стараться. Я – упорный.
– Неужели тебя интересует литература? Какой толк правителю от литературы, скажи на милость?