Северные сказки. Книга 2

Ончуков Николай Евгеньевич

Лапландские сказки и предания записаны мною на озере Имандра в Лапландии летом 1907 года. Рассказывал мне их старичок Василий из Белой губы. Василий с детства остался сиротой, так как отец его утонул в р. Неве, а мать вскоре «померла Божьей смертью». Ему не повезло на промыслах (охота на оленей в горах и ловля рыбы), и потому он нанялся в работники к русскому в Кандалакшу, где долго жил, а потом вернулся домой на Имандру. По-видимому, под влиянием русских он потерял веру в лопарские чудеса, о которых ему много говорили в детстве. Теперь он над всем этим подсмеивается и называет все это «вера в чудь» в отличие от «веры в Христа». Благодаря этому он охотно рассказывает все лопарские поверья.

166

Иван-царевич в Подсолнечном царстве^[2]

Против неба на земли жил старик в одном сели, полусотни сказок знал и одну мне рассказал. А в одном не в каком царстве был царь-император, и было у него три сына, старшего сына звали Васильем, среднего звали Степаном, а меньшого звали Иван-царевич. Этот цярь на цярстве цярствовал. Не стало мочи. Исходят ему года, стал сыновей просить слетать в Подсолнешной град: «В Подсолнешном граде есь молодецкия яйця, а хто достанет эфти молодецкия яйця, и хто съест молодецкия яйця в двадцать лет, будет молодой и в лице будё красив». Захотелось цярю омолодиться и друго столько поцярствовать как сиби, так и государыни. Отправляв старшего сына на своим быстрым кони. Старший сын уезжает, проходит времени полгода, домой он приезжат. Отправляе сына Степана, второго, дават еще быстрее коня, и второй уезжает; прошел год, ни которого их нет. Просится меньшой сын Иван-царевич: «Я тиби, папа, помогу, дай мни конька-горбунка, который лететь может по воздуху». И взял конька-горбунка и заседлал его и отправился в Подсолнешний град. Видли Ивана-цяревича сядучи и не видли его поедучи.

Уезжал Иван-цяревич в иностранное цярство и приезжал к иностранному королю, как к своему государю батюшку. Просится он ночевать, выходит на парадное крыльце. Государь давает ему задачу: «Накорми моего коня и загладь в гладкую рубаху, на три дня тибе строку, погости у меня». Заплакал Иван-царевич, не покормить государева коня. Отвел государь ему коня,

у коня одни косья; этого коня в три дня накормить и сгладить, штобы был он сыт и гладок. Иван-царевич задумался, што задачи мне не справить. Учит конек-горбунок: «Разотри шкуру до костей». Иван-царевич у царского коня ростер шкуру до кости, спрыснул водой живой и мертвой, сделался конь сыт и гладок; отводит к государю, как так и надо. Принял государь коня: замысловато дело, доспросил Ивана-царевича: «Куда едешь и куда путь держишь?» Отвечал Иван-царевич, што «Еду в Подсолнешной град захватить малодецкия яйца, омолодить своих родителей». Государь и говорит, што «Если я помогу, тогда ты найдешь Подсолнышный град, а если не помогу, тогда не найти. Сослужи мне службу: достань мни котка-горбунка и медвидя для утешения детей».

Отправляется Иван-царевич на своем кони-горбуни. Приезжает к бабки задворки, спрашиват бабушка задворинка: «Котка-горбунка для утешения, медведя цярских детей утешать, штобы он мог столоп ставить». Выдаст ему бабка задворенка котка-горбунка и чудесного медведя для утешения цярских детей. Приезжат к государю Иван-царевич, привозит котка-горбунка, чудесного медведя, спустил котка-горбунка, кот заиграл в покоях на разный голос, а чудесный медведь стал ставать в разные столба, утешать цярских детей. Восхвалил его государь, дал ему подорожну ехать в Подсолнешной град. Поехал Иван-царевич, приезжает к одной старушке, построена у ей избушка на веретеной пятки, на солнце лицём, а на сивер крыльцём, попросился он ночевать; бабушка его пустила и спросила: «Куда ты идешь, куда путь держишь?» — «Я еду в Подсолнешной град, за молодецкими яйцами». Бабушка старушка ответила, што «Если я тебе не помогу, нигди теби не бывать. В Подсолнешном гради двенадцать доцерей белого царя, подсолнешных красавиц, от их достать яйця крепко трудно, оне мои племянницы, заежай ко мни, так я теби и помогу, оставь своего коня, а возьми моего, приедешь к моей сестры, такая же сестра, как я, и такая же фатерка у ей, как моя, попросись у ей ночевать».

Поехал Иван-царевич, приезжает к бабушки задворенки, просится у ей ночевать, она спрашивает его строго: «Куды едешь, куды путь держишь?» Отвечал Иван-царевич, што «Я еду в Подсолнешной град». Бабушка отвечала, што «Если я не помогу, то негди теби не бывать; там живут мои племянницы белого царя дочери, их двенадцать доцерей, я тиби накажу; покуль оставляй сестриного коня здесь, поезжай на моем; приедешь в Подсолнешной град, стена и крепость двенадцать сажен кверьху, вткни шпорами под бока моего коня, и с разбегу мой конь перескочит эфту каменную крепость, ноги яво не заденут, струни не зазвонят, кобели на залают, соловьи не запоют. На племянниц на родных наложу смертельный сон; двенадцать племянниц в смертельном сну спят, и все оне разлягавши и вси оне распинавши, рубашки на их травчатые, скрозь рубашки видно тело, скрозь тело видно косья, сквозь косья видны мозги, как жаркий жемчуг пересыпается. Бабка наказывает строго, што делай дело скоро, не пакости, не пролей крови; если ты прольешь кровь, нигди теби не бывать».

Пришел он, а одинадцать дочерей царских, и вси оне разлягавши и вси оне распинавши, удержал он свое серцо; пришел к двенадцатой сестры, спит она в белом браном пологу и всих ея сестер сестра красивее в свите нет; как она сдохня от себя, так полог бранный от себя, как она сдох возьмет в себя, белый бранный полог прелягается к сиби. Не стерпело серце, приздынул он бранной полог, царску дочь обнасильничал ю скоро. Выходит он с белого бранного пологу, на столи чернило и бумага, он написал скорописаную запись, што «Кот тут был и молоко пил, и стола не закрыл». Взял молодецкия яйца пару для своих родителей, положил в правой карман, обкатился обы и с конем живой водой, одны задний шипы не хватили воды, вткнул шпорам под бока резвого коня, как скочил через крепость, задел шипами за струну. Струны эти вси зазвенели, соловьи запели, кобели залаяли, цярския доцери вси выстали, прохватилась главна доць Настасья. «Кровь пролита, и рубашка в кровь замарана! Какой был хитрец, я ничего не слышала. Ставайте, сестры любезныя, поедем в погону». Кака была поляниця нетленная, недосуг было разглядывать скорописныя записи. Иван-царевич утекал на бабкином добрыим кони, только леса гнутся; а конь бежит што птиця летит, а двенадцать сестер вси вслед. Приезжат Иван-царевич к бабки задворинки, отдават коня, берет другого. Бабушка задворница наказыват: «Коль можь, рой записки на ходу, пиши в записках: хто меня догонит, того до смерти за...у». Роет записки, задния сестры увидали на ходу записки, разглядели строго. «Какой-то Иван-царевич у...т сестру да у...т нас, если догоним». Возвратились одиннадцать сестер вси взад, двенадцатая сестра, которая была главная и им была оппакощена, тая не спрашиват ничего, гонится вслед. Соединились у второй бабушки: «Постой, царский сын, ты мни будешь драгоценный муж, ты меня оппакостил, оставил мни два яблока, два сына любезных». Отвечал Иван-царевич, што «Ты умно сделала, поступила со мной как следует; приезжай ко мни через год привози двух сыновей» (сичас двоинку заковырнул с одного разу). Отвечала царская дочь ему, што «Приеду на двенадцати кораблях и вси будут наполнены приданого живота». Распростились оны прикрасно. Иван-царевич поехал домой, а Настасья-царевна в Подсолнешное царство, свиданье сделать через год. Поехал Иван-царевич домой, приезжает недалеко от дому, напала на него большая тягость, захотел он приуснуть на зеленом лугу, спускает своего конька-горбунка, роскинул белый шатер, свалился на чесной покой, заснул долгонько. Поехал родной брат Степан, зашел без всякого докладу в белый шатер, оглядел и зашел в правой карман, и взял молодецкия яйца, и увез впереди родителям, оммолодить своих родителей. Приезжает Иван-царевич домой, и так он не весел. Спрашиват его родитель: «Отчего ж ты, Иван, не весел?» Отвечает Иван-царевич, што «Я был в Подсолнешном гради и добрался до молодецких яиц, хто вас, родители, оммолодил?» Государь и отвечает, што: «Нас оммолодил Степан». Обротился Иван-царевич жалкими словами своему отцю и матери, што «Я был в Подсолнешном граде и достал молодецкия яйца, и родители стали молоды». Не взял от его внимания царь. «Вам известно будет», — отвечал Иван-царевич. Церез год и является жена на двенадцати кораблях с грузом. Государь отправил сыновей, и из трех которого признает хозяином. «Старший сын Василий, стретай государыню цярицю во всём фрунти». Государыня его не признает, што «Это не мой возлюбленный, не этот оставил мни два голуба». Отправляет государь сына Степана. И его не признала. «Это не мой возлюбленный, не драгоценный муж». На третий раз отправляет Иван-царевича; является в самой простой одежи, видла государыня, цярска дочь, брала его за руки белыи, целовала его в уста сахарныи: «Это мой муж возлюбленный, он оставил мни два голуба». Стретил ю Иван-царевич за любовь, корабли поставил на место, вывел государыню в свои покои, выгрузили цярские трои слуги корабли, и потом повирили родители, што Иван-царевич нас оммолодил и он достал молодецки яйца, когда возвратился с Подсолнечного граду. Пожила невеста полгоду, не полюбилось ей в эфтом царстве, и уезжает она в Подсолночное царство с своим с драгоценным мужем и к своему белому цярю. Стали жить в своем Подсолнечном граде и забыли все мужа царство, не бывая на своей стороне. Привыкнул к Подсолнечному граду, к теплой стороны, и тогда будут жить хорошо.

167

Лесовик^[3]

В одной деревни жил-был старик. У его был сын и три доцери. Вот старик стал умирать и говорит сыну: «Везди благословляю тебя йиздить, а только не йизди вот на этот остров, а если пойидешь, то себи худо здилашь». Ну старик и умер. Вот сын этот и стал йиздить, а только всё хоцетцё ему сходить на этот остров. Затым он не вытерпел и пошел. Приходит на остров и видит, што на острову дерутце два лесовика. Как его только увидели, так бросили дратце и схватили его. Ну он и стал им молитце, штобы спустили его. Лесовики эты ему отвецяют: «Если ты отдашь нам свою старшу сестру, дак мы тебя и спустим, а не дашь, дак тут тебе и смерть». Ну, этому мужику нецёго делать, он и согласился. А лесовики ему и говорят: «Как придешь домой, дак пошли сестру в лес за ягодами, а мы тут ю и возьмём». Ну вот, этот мужик приходит домой, а самому уж так скуцьно. Ну сестры его спрашивают: «Отцего ты, братец, такой пецяльной?» А он им и говорит: «Ну, цёго мне пецялитця, а вот поди-ко сходи, сестра, по ягоды, што-то ягод захотелось». Ну старша сестра и отправилась. Цють только зашла в лес, как ю схватили двенадцеть медведей. Ну, ладно. Вот мало ли, много проходит времени, опять этому мужику захотелось сходить на остров. Он и пошел. Опеть приходит и видит: на острову дерутце два лесовика. Опеть его схватили и говорят: «Отдай нам свою среднюю сестру, а если не отдашь, тут тебе и смерть». Ну мужику нецёго делать, согласилсэ. А лесовики ему говорят: «Как придёшь домой, дак пошли сестру на берег за водой, мы ю тут и возьмем». Ну, мужик пошел домой, ды говорит средней сестре: «Сходи-ко принеси свежей воды напитце». Сестра и пошла и цють только пришла на берег, как с озера выплыло двинадцеть ершей, да оны ю схватили. Вот проходит сколько-то времени. Мужику опеть захотелось сходить на остров. Он и пошел. И опеть его схватили два лесовика, велели ему отдать им свою младшу сестру. И велели, как придет домой, послать сестру выпахать ступени. Мужик так и сделал. Цють только вышла сестра его на ступени, как ю схватили двинадцеть лебедей ды унесли. После этого мужик был на острову еще раз. Приходит и видит на острову дерутце два лесовика и делят дви находки: шапку-невидимку и кота-бархота, ему велели разделить. Он взял камень, ды бросил. Пока лесовики бегали за камнем, он эты находки унес. Ну, ладно. Вот проходит опеть, видно, много времени. И захотелось этому мужику повидать своих сестер. Вот он шел, шел, приходит в лес. Видит: в лесу стоит избушка на курьих ножках, в лес лицём, а сюды воронцем. Мужик и говорит: «Избушка, избушка, повернись сюды лицём, а туды воронцем». Избушка и повернулась. Мужик приходит в избушку и видит: сидит баба Яга, лен прядёт, а титьки на воронцы держит. Ну она ему и говорит: «Куды, добрый целовек, идёшь?» — «А иду, говорит, вот так и так». И россказал ей всё про своих сестер. Иду, говорит, повидать их. Ну старуха эта его накормила, напоила и спать положила. Утром дала ему клубок. Мужик поблагодарил, да и пошел вслед за клубоцком. Шел, шел, видит дом, зашел в дом, там сидит его старша сестра. Ну, сестра обрадовалась, угостила его, ды говорит: «Вот, што, братец, скоро придут сюды двинадцеть медведей, пои знай, полюбят ли оны или нет, если не полюбят, дак могут тебя съись». Ну, этот мужик надел шапку-невидимку да сел в угол. Вот вдруг раздался шум, приходят двинадцеть медведей. Оставили свои шкуры на ступенях, ды стали удалыми молодцами, да пришли в избу. Пришли ды говорят этой девки: «Отцего здись руським духом пахнё?» — «Ну, цего, по Руси бегали, руського духу нахватались, оттого и здись пахнё. Што есь нового на Руси?» — «А вот были мы в твоей деревни, у твоего брата в доми окна забиты досками,

ды двери запецятаны, пои знай, куды он ушел». Эта девка и говорит: «А што, если бы он сюды пришел, приняли бы вы его?» — «Мы бы его за гостя приняли». Ну, этот мужик снял шапку-невидимку, ды говорит: «А вот и я здись!» Ну его эты молодцы нацяли угощать, вытопили байну, ды спать положили. Наутро мужик этот выстал, простилсэ с има да пошел дальше. А сёстра-то, как он стал уходить, дала ему клоцёк медвежей шерсти. «Посли, — говорит, — пригодитце». Ну, мужик и пошел. Шел, шел, видит, стоит дом. Он зашел в дом и видит, там сидит его средняя сестра. Ну она его угостила тут ды и говорит: «Вот што, братец, ты теперь уйди, а то скоро придут двенадцеть ершей, пои знай, полюбят ли оны, али нет». Ну, мужик этот одел шапку-невидимку, ды сел в угол. Приходят двинадцеть ершей, скинули свои шкурья на ступенях, да стали добрыми молодцами. Приходят в избу да говорят: «Што тут руським духом пахнет?» А эта девка и говорит: «Ну, по Руси бегали, руського духа нахватались, оттого и пахнет». Это девка и спрашиват: «А не видали, по Руси плаваюци, моего брата?» Ерши и говорят: «У его в деревни окна заколоцены, да дви-ри запецятаны, не знаем, куды он ушел». А девка и спрашиват: «А если бы он здесь был, приняли ли бы его?» Ерши говорят: «Мы бы его за гостя приняли». Мужик сейцяс снял шапку-невидимку да говорит: «А вот и я здись!» Ну, его тут угостили дак, што мужик до того наелсе, што уж усрался. А сестра ему дала ершовых колюцьев. Так же мужик пришел вслед за клубоцьком и к младшей сестры, и тут его двинадцеть лебедей приняли. А как он запоходил, сестра дала ему лебежьих перьев. Ну, вот мужик этот и пошел опеть за клубком и пришел в друго государство. Ну, там некоторо время пожил и принравился королевской доцери. Та и взяла его себи в мужья. Ну, вот оны и повенцялись. А король ему на другой день и говорит: «Вот зять мой любезной, позволяю я теби по всим кабакам и лавкам в моем царстви ходить, а только не ходи ты в эту лавку. А если пойдёшь, горе себи большо получишь». Ну мужик и стал ходить по кабакам и по лавкам, и затем ему захотелось сходить в эту лавку, в котору ему не велел ходить тесь. Он и пошел. Приходит и видит: в лавки на одной только волосинки висит Кощей Бессмертный. Этот мужик цють только до его дотронулсэ, как волосинка сорвалась, Кощей убежал, ды схватил этого мужика жену, ды унес в свой дворец. Мужик приходит домой, а король ему и говорит: «Я теби не велел ходить в эту лавку, а ты пошел, да выпустил Кощея, а он и унёс мою любимую доць, а твою жену; если ты не найдёшь, я тебя смерью казню». Ну, мужику нецего делать, взял кота-бархата, шапку-невидимку, скатерть-самобранку, спустил впереди себя клубоцек ды пошел. Приходит в лес, и видит: в лесу стоит дворец, приходит в этот дворец и видит — там сидит его жена. Она ему крепко обрадовалась, а сама ему и говорит: «Вот што, муженёк, уходи ты отсюда, да скория, а то сейцяс придёт Кощей, он тебя убьёт». Ну, мужик и говорит: «Я одену шапку-невидимку, а ты, как придёт, спроси: где его смерть». Одел шапку-невидимку и сел в угол. Приходит Кощей, пообедал, да лёг спать, а эту королевну заставил у себя на голови искать. Ну, королевна и стала искать, а сама и спрашиват: «Скажи мне, гди твоя смерть?» Кощей и говорит: «Моя смерть у барана в дыры». Сам поспал, да опеть и ушел. Ну, мужик этот и королевна взяли барана, убили его, вызолотили ему рога, да повесили его середи избы. Вот приходит Кощей, увидел барана, ды говорит: «Это што тако?» А королевна ему и говорит: «Это я твою душеньку так уладила». Кощей засмеялся и говорит: «Нет, моя смерть не у барана в дыре, а есь на море на окияне остров, на том острову есь камень, под тым камнем заец, в зайце утка, в утки яйцо, а в том яйце моя смерть». Ну, вот Кощей поел, поспал, ды ушел. Мужик этот выстал ды пошел к морю-окияну. Приходит к морю и не знат, как ему это море переплыть. А кот-бархот ему и говорит: «Садись на меня, я тебя перевезу». Мужик сел, ды кот-бархот его привёз к острову. Мужик вышел на остров, видит камень. Он поднял этот камень, оттуда и выскочил заец, ды убежал. Мужик сейцяс взял медвежью шерсть, котору ему дала сестра ды и сожгал ю. Сейцяс из леса выскоцили двинадцеть медведей, догнали зайця, ды принесли его мужику. Мужик разорвал зайця, из его выскоцила утка, ды улетела. Мужик сожгал лебежьи перья. Сейцяс прилетели двинадцеть лебедей, схватили утку, заклевали ю, и с утки выпало в море яйцо. Мужик сожгал ершовьи колюхи, и двинадцеть ершей принесли ему яйцо. Вот он сел на кота, переплыл море ды приходит к Кощею. А Кощей уж нездоров лежит. Цють только пришел мужик, он бросилсэ на его, а мужик бросил яйцо, ды сломал его. Кощей пал и умер. Мужик взял свою жену ды стал жить да поживать.

168

Вор^[4]

У одной прикрасной деревни у отца и матери был единственный сын: было сыну написано отроду жизни счасье и Богом создано воровство. То он стал совершать с маленького, воровал в деревни, и хорошо ему воровство далось. Вырос он большой, воровать в деревни нечего, поехал в Сам-Петенбург, где денег есть больше. Приехал в Питер, идет Милионской улицей, попадат молодой человек, он спросил его: «Нельзя ли мни ночевать?» Человек доспросил обратно его: «Чей, откулешний?» Держал ему ответ, что «Я деревенской вор». Этот самый человек отвечал ему на место, што городской вор; сознались друг с другом. Городского звали Васильем, деревенского звали Иваном. Прихранил на ночлег Василий Ивана, предложили друг другу тайный совет. «Куды пойдем воровать?» Ваня и говорит: «Вася, отвечай, што теби в Питери знакомо?» Вася и стал высказывать: «У таково купця денег много, у едаково еще боле, в одном мисти еще больши». Выслухал Ваня его разговор, не пожелал обидеть купцей. «А вот што, Вася, пойдем-ка в царский банок, возьмем денег колько надоть». Пришел вечер, справляются оны в работу, Иван говорит Василью: «Денег возьми с собой довольно». Забрали денег много, пошли к царскому дому; приходят в двенадцать часов ночи, в царском доме тишина и спокой, у клеток крепкий караул, к клетки проходит Ваня, доспросил служивых кавалеров: «Нельзя ли отворить клетки?» А военные кавалеры спросили с них по сту рублей, и стоит стража 25 человек. Выдал Ваня деньги на всякого человека по 100 рублей. Отворили клетку, запустили Ваню и Васю во двор, клетку обратно прикрыли за ними во двор. Обошли круг царского дома, кинули шар через дом, росправилась резинна лисниця, выстали оны на крышу. Этот самый деревенский вор взял мел-камень, обкружил дыру, каку надоть, сделался ход до банку. «Ну, Вася, подержи листницю, я схожу в царский банок, заберу денег колько мни надоть». Спустился Ваня к банку, оммелил камнем банок, забрал колько ему надоть, вставал по лисници к Васи; на крышу Ваня выстал, мел на крыше стер, крыша по-старому срослась, бросили лесницы наземь. Первый спустился Ваня, потом опустился Вася, приходят оны к клетке, выпускают их сторожа. Приходили оны к Васи, делят оны деньги. Вася и говорит, што «В Питенбурге я вор первый, только этого я не знаю». Разделили деньги чесно. «Пойдем, Вася, завтра, пополнит государь банок». Деньги в банке государя потерялись, караул государь поставил, деньгами банок наполнил, стражу у клетки переменил. В 12 часов ночи Ваня и Вася пошли, денег с собой взяли; приходят к государственной клетке, стража им не сдается — на деньги ихни блазнится: «Без того мы не пустим, по двести рублей деньги надо». Ваня деньги подал, сторожа клетку отворили, во двор воров запустили, обошли воры круг дому, кинули шар через крышу, росправилась лисница резинова, выстали на крышу двое, оммелил Ваня круг, сделалось пола до банку: «Но, Вася, вчера ходил я, сегодня иди ты». Вася туды и полез, Ваня спускал на бичевке, там приготовлен был вар с двух потолков, Ваня бичевку ослабил, Вася туды и попал, до плеч в вар эфтот и попал, никак вылезть не может; приштропал Ваня бичевку, спустился Ваня сам, Васи снять не может, снес голову по плечи, поднимал голову на крышу, мел стер, лисницу бросил наземь и сам опустился наземь, спрятал лисницу, приходит Ваня к стражи. Сторожи отворяют клетку, выходит Ваня на улицю, приходит Ваня к Васе, стретат Васина жена, приносит Васину голову, голова снята по плечам, жена его схохонулась: «Где же мой Вася, голова тут, а Васи нет». — «Поминай, как звали, скажем мы, што Васи не видали». Поутру о серёдки дня пошел государь в банок, на тот раз банок сохранен, стоит чан с варом, городской вор пал, в эфтот чан и попал.

Взяло императора раздумье: «Што это за вор?» Рассудила дело государыня: достать слепого вора с темницы. Приходит старый вор с темницы, спрашивает государь император: «Што, старый вор, старинный, смошь ли знать, кто ограбил мой банок?» Старик и отвечал, што «Был вор не простой, был вор деревенский, городской вор глуповат: с двух потолоков пал, крепко в вар попал». — «Как бы этого вора найти?» — «Деревенский вор в Питере, — уцит старый старик, как деревенского вора словить, — если он украл деньги, унес он голову, унесет и тулово, везите чан на рынок, положите 12 генералов караулить строго тулово, сымать деревенского вора». И деревенский вор поглядыват, как унесли тулово. День проходящий, на другой поглядевши, зашел вор в рынок, купил вор лошадь, приезжает вор к складу, купил бочку вина и два крючка медных; поехал мужик к генералам, подъезжает к тулову, близко оввалил бочку наземь, срычал он генералам: «Пособите поднять, я вам заплачу». Двенадцать человек подскочили, боцку на дровни накрыли, он взял медный крючок, по крючку подал им вина, по крючку они выпили, зашальчело у их в голове, попросили они по другому; по другому поднес, у головы у их зашумело, спросили оны по посоху; он им подал по третьему, оны на разныма голосами запели, а он был толь бойкой, свернул бочку с вином наземь, особенно краном кверху, на место спрятал бочку с вором; остались генералы у крану, уезжает Ваня с вором. Поутру приезжает наследник. «Што, ребята, за караул, на то ли вы поставлены караулить бочку с вином?» — «Што, наслидник, за штука!» Прохватились оны со сна, бочки с варом нету, бочка стоит с вином. «Не вино нас винит, винит нас пьянство. Куды хошь нас клади, тулово с варом потеряно, с рынку оно увезено». Обращался наследник к цярю: измена в эфтих генералах, казнит государь генералов строго. Потребовал с темницы старого вора.

Старый вор приходит, спрашиват государь: «Ну, старый, рассуди наше дело, как бы словить нам вора, вор приезжал в рынок, увез чан с туловом, как мы будем ловить?» Старый старик предлагает совет: «Сокрутить именного козла в парчёвую одёжу; если есть вор в городе, то обдерет этого козла, послать за караул посланника — козла вести на серебряной цепи по Питеру». Посланник пошел с полковником, увидал деревенский вор, выбежал на Невский пришпект: «Пожалуйте гости ко мни, жена у меня именинница». Заговорили посланник с полковником: «Не тут ли деревенский вор, а мы к ему зайдем». Зашли к Вани в дом, Ваня их уговорил: «Живите у меня по-гостинному, а козла положим в подвал». Они и раздумались, козла с руки спустить не умеют, отвел им подвал, положили козла в подвал, подает им ключ и замок, замкнули козла в подвали; составил им гостинцю, напоил их допьяна, обобрал козла догола, поджарил козла в масли, подносит любезным гостям. Покушали жарко — поджаренный козёл, видят, тут вор. «Вор деревенской, а мы с Царского села». Распростились строго, на праперть вышли, вверьху написали, што «Мы тут были, козлятину ели». И на улицю вышли, клетку отворили под верьхом написали, што «Мы тут были, козлятину ели», с радостью в Царское село побежали Деревенский вор за йима следами, письмо ихная стер, в десяти местах написал, што «Мы тут были, козлятину ели». Обратились они к государю, што «Мы поймали вора». Государь скоро в коляску, поехал ихныма следами, увидал ихную руку надпись, што «Мы тут были, козлятину ели». Государь проехал вперед, опять в доме написано, што «Мы тут были, козлятину ели». Приехал в гостинницю, в гостинницы написано: «Мы тут были, козлятину ели». Он обернулся на их и заговорил грубо, што «Вы передо мною неправильно во многих местах: "Мы тут были, козлятину ели", а именно не оказалось, кончился мой козел. Вси служитя ложно, идите вси под суд».