Северный богатырь. Живой мертвец(Романы)
Шрифт:
— Бейте одного! Я другого! — закричал он.
Воры оставили господина и трусливо бросились бежать в разные стороны. Господин поспешно подошел к Брыкову и протянул ему руку.
— Благодарю вас! — сказал он, — вы спасли мне жизнь! Позвольте узнать ваше имя!
Семен Павлович смутился и тихо ответил:
— Я — Брыков, но сейчас не имею имени, потому что считаюсь покойником.
— Как? — воскликнул прохожий. — Вы должны мне рассказать все! Я чувствую, у вас есть какая-то печаль, и — если я в силах — клянусь, я помогу вам!
Брыков горячо пожал ему руку и вздохнул.
— Мне может помочь только
— Ну, государя могут попросить… — сказал прохожий улыбнувшись. — Расскажите же мне все и проводите до Фонтанной. Там я уже найду дорогу.
Брыков взглянул на него, увидел совсем молодое, красивое лицо и сразу почувствовал к нему доверие и стал рассказывать свою печальную историю. Они дошли до Фонтанной. Спасенный Брыковым остановился, пожал ему крепко руку и сказал:
— Мне очень жалко вас, и я помогу вам. За свое спасение я уже обязан употребить все свои силы, но теперь постараюсь вдвойне. Приходите ко мне завтра. Я живу на Миллионной. Моя фамилия Рибопьер!
XXVII
Фаворит фаворитки
— Рибопьер, граф Рибопьер! — воскликнула Виола, — да кто же его не знает, не слыхал? Любимец государя и потешник у Лопухиной. Когда-то был на свете Пьер Рибо, французский выходец, а теперь Рибопьер и граф!
— Значит, он может быть мне полезен? — спросил Брыков.
— Если захочет!
— Но я спас его.
— Тогда иди к нему завтра же!
Надежда живым потоком влилась в сердце Семена Павловича. Старый Сидор тоже повеселел и сказал ему:
— Уж если вам пророческий сон был, значит, это дело от Бога. Иди, батюшка, к этому Рыбоперу, а я к Спасителю схожу — помолюсь!
Брыков лег в постель, но заснуть не мог от радостного предчувствия. Люди, измученные борьбой, охотно верят даже призраку надежды, а здесь более: ведь Рибопьер сам сказал: «Приходите! Я помогу».
На другой день он был у графа Рибопьера. Последний жил в трех комнатах с одной прислугой, и Брыков несколько разочаровался, думая, что увидит палаты вельможи; но это впечатление скоро изгладилось: молодой граф сумел очаровать его и внушить доверие.
— Я помогу вам! — повторял он с жаром, — сегодня же я буду у Анны Петровны и все расскажу ей, а она уже так этого дела не оставит! Дайте только свой адрес!
Обрадованный, обнадеженный Брыков пошел от него к Башилову совершенно успокоенный.
Рибопьер не преувеличивал своего значения. Оно было невелико, но вполне достаточно для дела Брыкова.
Молодой, красивый французский выходец, бойкий, веселый и остроумный, он был общим любимцем, а в последнее время, явно подружившись с Лопухиной, стал и влиятельным человеком, принимая на себя часть влияния царской фаворитки.
А она была в то время всесильна. Государь пленился ее жизненностью, ее красотой, девичьей невинностью и отдыхал у нее в салоне, совершенно забывая на время обо всех делах и дрязгах. Он был слишком рыцарь и добрый семьянин, чтобы сделать из этой прекрасной девушки любовницу [21] , и, отдавая ее замуж за Гагарина, с царской гордостью сказал: «Отдаю ее тебе такой же чистой, какой я ее встретил!»
Но все же Лопухина имела власть над его сердцем и, к чести ее, никогда не злоупотребляла ею. Разве для матери, которая через дочь постоянно выпрашивала награды
21
Саблуков в своих воспоминаниях утверждает, что до замужества Лопухиной ее отношения с Павлом Петровичем были самыми чистыми и только впоследствии, после ее выхода замуж за Гагарина, ее вновь толкнули в объятия ее венценосного обожателя, и тогда лишь началась эта связь. Павел Петрович поселил свою возлюбленную в Розовом павильоне в г. Павловске.
— Матушка, да мне совестно, наконец, беспокоить государя, — с отчаянием возражала иногда Анна Петровна на ее просьбу, но мать тотчас падала на софу в истерике, и дочь смирялась.
Каждый вечер государь приезжал к ней на чашку чая. В зале за круглым столом, у чайного сервиза, садилась она, напротив нее Павел, здесь же находились ее мамаша и два-три близких человека, и Павел, чувствуя себя, как добрый буржуа, весело болтая по-семейному, выпивал одну-две чашки чая. Это была идиллия после суровой военной службы, поэзия среди скучной прозы правления. Государь смотрел на прекрасное лицо Лопухиной, слушал ее гармоничный голос, смех и забывался.
— Вы делаете меня счастливым! — говорил он ей иногда, на что она стыдливо потуплялась и делала глубокий реверанс.
Иногда он приезжал к ней обозленный, мрачный и начинал горько сетовать на всех окружающих. Они нарочно делали его глупым, тираном, каким-то чудовищем! Они нарочно искажают его приказания и возбуждают общее недовольство.
Анна Петровна улыбалась и нежным голосом старалась успокоить монарха, часто обращая провинность иного в шутку. И государь, как некогда Нелидовой, говорил ей: «Вы — мой добрый гений!» — и целовал ее руку.
Анне Петровне поневоле, в силу положения, пришлось стать ходатаем и заступницей за многих, и она никогда не тяготилась этим. С утра ее осаждали просители и просительницы. Иных посылали к ней даже могущественные Кутайсов и Обрезков, и она никогда не утомлялась выслушивать всех, вникая в просьбу каждого, а потом передавала все просьбы императору.
— Вы — мой камер-секретарь, — говорил он шутя, — ну, решайте сами, кто чего стоит!
Случалось, Лопухина, ища развлечений, устраивала у себя вечеринки. Молодежь танцевала, играла в фанты, и государь любил издали следить за оживлением своей любимицы. Ее лицо розовело, глаза сверкали, пышные уста улыбались, и она казалась олицетворением молодости, здоровья и красоты. Государь любовался ею и, как сердце Саула смягчала игра Давида, так его сердце смягчалось при виде этой девушки.
Да, уже одни отношения его к Лопухиной характеризовали натуру Павла Петровича как высоко поэтическую и нежную. Таким он и был в действительности: нежным, великодушным, впечатлительным; но его ужасная молодость среди постоянного страха, его юность и зрелость среди унижений сделали его подозрительным и необузданным в гневе. С твердыми нравственными принципами, с суровым пониманием долга, Павел являлся страшным для изнеженных вельмож Екатерины, и клевета очернила его память. Он умер непонятым, и по сие время его личность окружена таинственностью. Но мало-помалу истина выступает наружу, и потомству все симпатичнее и милее делается образ императора Павла.