Северный Удел
Шрифт:
Наверное, он бы улыбнулся моим словам.
И непременно покачал бритой головой: «Долгое прощание, Бастель, это слабость. Привязанность, черные мысли, ошибки…»
— Простите, Огюм, — сказал я уже вслух и поднялся.
Ночь в окнах чуть-чуть посерела.
Два часа? Три? Сколько я был в беспамятстве?
Мимо сложенных рядком трупов, мимо сдвинутых столов, сквозь пляшущие тени я прошел к лестнице, спустился по ступенькам, усеянным древесными щепками и трухой, к парадным дверям. Всюду лежали куски
Разгром. Разруха. Черные дыры окон.
Я передернул затвор на карабине.
Выломанные, пробитые телами створки. Широкое крыльцо со следами сажи в виде человеческих ступней под оставленной на перилах лампой.
Кто оставил? Шнуров? Мальцев?
Впереди догорали костры. У флигелей еще полыхало, а в центре уже лишь поплескивало редкими язычками. Багровым цветом наливались под ветром угли.
Я споткнулся о мертвого жандарма и чуть не упал.
Боль, злость, ненависть, слабость заставили меня зажмуриться и на мгновение поймать перила пальцами.
Бастель, мы вчистую проиграли.
Кровь и трупы. Всех, всех отняли у меня. Матушку и сестру. И Катарину. Все мертвы. Государь-император. Сагадеев. Штальброк. Терст. Тимаков. Мертвы.
Конец империи.
О, как бы мне хотелось сойти с ума. Сумасшедшие беззаботны и живут в том мире, в каком захотят. В моем мире все были бы живы и радовались. Не хотите ли чаю, Николай Федорович? Ах, Анна-Матильда, если с вашими пирожками…
Я стукнул костяшками пальцев в холодный камень.
И сморщился: больно. Что ж ты, Бастель, опять поветрие безволия? «Пока жив, делай, что должен» — сказал бы полковник.
Ну!
Я выпрямился и, вскинув карабин, одолел последние ступеньки. Скрипнул песок. Где ты, Шнуров?
Тихо. Ни лошадиного фырканья, ни скрипа кожи, ни дыхания.
Глаза ловили отсветы костров, слегка посветлела дорожка. Я осторожно переместился к балюстраде. Голая земля. Труп ребенка. Ямки. Тянет горелым.
Никого.
Я добрел до края дома, посмотрел на раскрытые северные ворота, на тоненько дымящие головешки, на сполохи от догорающей каретной и повернул обратно.
Нет Шнурова. Ушел. Куда только?
И Мальцев… Я видел его жилки, я знаю его хозяина. Такая оказалась тварь! А ведь я ни сном, ни духом…
Я скрипнул зубами и вернулся в дом.
Наверху, у бального зала, покачивалась, постанывая, невысокая фигура. Ходила, сбивая и топча свечи.
— Стой! — крикнул я, взяв ее на мушку.
Фигура замерла. Но ее тут же повело к стене, она воткнулась в нее плечом и со свистом втянула воздух. Дрожащие жилки потекли мне навстречу. Северная белесая кровь. Чуть-чуть изумрудных блесток.
Ночь Падения!
— Георгий, вы живы? — спросил я, заковыляв к фигуре.
— Жив, — кивнул
Он сполз по стене на пол.
— Нет, мы проиграли, — я подал ему руку. — Поднимайтесь.
— То есть, все? — поглядел он на меня снизу вверх.
— Нет. У нас много работы.
— Это х… хорошо, — капитан закашлялся. — Меня тут слегка придушили, ноги что-то подкашиваются.
— Ничего.
Я приобнял Тимакова, и мы вместе зашли в зал.
Государь-император так и не пошевелился за время моего отсутствия. Разломанные стулья, два мертвых «пустокровника», содранные гардины.
Ширмы.
— Погодите, Георгий.
Я опустил Тимакова на один из стульев и двинулся к возвышению.
Одеяла, опрокинутый стол, множество битой и погнутой посуды, остатки еды. Шляпка с цветами. Та, что была у Катарины.
Я выцепил ее пальцами из-под битого кувшина, отряхнул, провел ладонью по головкам цветов. На коже остался мокрый красный след.
Вино.
Диана Зоэль за ширмой изображала беспамятство. Несколько витков веревки прижимали ее к спинке стула.
— Вас не убили, не притворяйтесь, — сказал я.
Ресницы шпионки едва заметно дрогнули. На запястье заведенной за спину руки на мгновение проступила косточка.
— Я не знаю, что с вами делать, — признался я.
— Убить, наверное, — сказала Диана, открыв глаза.
— Не вижу смысла.
— А карабин?
Я посмотрел на оружие в своей руке.
— Это не для вас, это для Лоску… для Шнурова.
— Бастель, — больным голосом позвал Тимаков. — Бастель!
— Развяжите меня, — попросила шпионка.
— Чуть позже.
Я спустился к Тимакову.
Капитан легонько тряс за плечи государя-императора. Голова государя безвольно болталась, вздрагивал хохолок черных волос.
— Бастель, это что же? — обернулся ко мне Тимаков. — Они и государя?
В глазах его задрожали слезы.
— Успокойтесь.
Подойдя, я отцепил его пальцы от жандармского мундира.
— Это конец, — ошеломленно прошептал Тимаков.
Грудь мою словно стянули жилками.
— Возможно. Что будем делать со шпионкой?
— Что?
Тимаков потемнел лицом.
— Это та, которая?.. — он запнулся и попытался выхватить у меня карабин. — Дайте.
Мы затанцевали на месте, два человека, чудом избежавшие смерти. Я был выше. Капитан был чуть сильнее физически. Он надувал щеки, краснел лицом и отжимал мои пальцы.
— Георгий…
— Я просто убью ее, — дышал он. Слезы катились по его щекам. — Она должна ответить. Я же в вас из-за нее…
— И что это изменит? — сипел я.
— Мир будет чище.
Мои пальцы сдавали позиции.
Затем я запнулся о «пустокровника», и мы повалились на пол. Тимаков оказался на мне, выкрутил мне руку.