Северный Удел
Шрифт:
Он несколько раз воткнул скальпель в грудь государю-императору, проводя глубокие разрезы к ребрам. Кровь легко заструилась в подставленную колбу.
Государь-император открыл глаза.
— Вы… вас всех надо… — он двинул рукой, на шее от усилия набухли жилы. — Я вас…
— Ну-ну-ну, — похлопал его ладонью по лбу Мальцев. — Вы уже прошлое, Тутарбин. Тотэрбо. Можете не напрягаться.
Он сделал еще несколько разрезов, заполнил «клемансину» до горлышка, полюбовался на цвет. Затем аккуратно запечатал стекло восковой пробкой и убрал в саквояж.
— Почему
— Потому что вы — изначально Кольвахн. Не вы конкретно, Бастель, а, как бы это… — Мальцев переместился ко мне. — Впрочем, не важно.
Скальпель вошел мне в грудь, под правый сосок.
Узкая полоса разреза потянулась за заточенной хирургической сталью, темнея, краснея, плюясь алым. Холодно, горячо. Еще разрез.
— Скоро все это будет не важно, — мягко проговорил Мальцев. — Новый мир всегда приходит с кровью, понимаете?
Он подставил пустую «клемансину» и ждал, когда она наполнится.
— Ради чего? — прошептал я.
— Как ни странно, — снова воткнул скальпель Мальцев, — ради справедливости. С вами впереди, увы, нас ждет только деградация. Высокая кровь исчерпала себя. Да-да, посмотрите на государя. Разве это правитель? Разве это мощь? Был Волоер, до Волоера был Никол, вот разве что они… Да и вообще, предательству когда-нибудь приходит отмщение. Пожалуй, что я его орудие, всего-то.
Я скривился.
— Какое предательство?
— О, это давняя история, с самой Ночи Падения, — Мальцев заткнул «клемансину» пробкой, вздохнул, глядя на меня, и поднялся. — Отец ваш очень этим интересовался. И вы мне были очень симпатичны. Впрочем, прощайте.
— И все?
Мальцев обернулся у самых дверей.
— Для вас — все. Я должен обезопасить предприятие, так что… — он дернул плечами и вышел.
Поднялся и Шнуров.
— Господин э-э… Мальцев…
Он вышел из зала, поигрывая моим «Фатр-Рашди».
Я попробовал пошевелиться, но «пустокровник» пресек это на корню.
— А потом закопать или как? — услышал я Шнурова.
— Кому это нужно? — ответил Мальцев. — Уладите здесь, выезжайте следом. Думаю…
Он понизил голос, и я не смог разобрать остальные слова.
— Ясно.
Шнуров, посвистывая, проскользил тенью в проеме. Захрустело под сапогами битое стекло. С подъездного круга раздалось лошадиное ржание.
Ночь. Все еще ночь.
И неоткуда ждать помощи. Все, Бастель. Все.
— Вот чего не отнять, — сказал появившийся в зале Шнуров, — в женщинах высокой крови все-таки видна порода. Ножки точеные, грудки славные. Даже жалко, что мертвые. Смотрю на сестрицу вашу — красотка.
Он подождал моей реакции. Не дождался.
— Знаешь, Кольваро, — сказал он, — я не дам тебе легкой смерти. Испытаешь «пустую» кровь на себе. Жуткое зрелище вообще-то. Я этого не люблю, все забрызгают, звери эдакие, ни капельки в теле не оставят, поэтому — прощайте!
Шнуров взялся за створки, поглядел на застывших «пустокровников».
— Убить их, — приказал он.
И весело засвистел, удаляясь.
Глава 23
«Пустая»
Мушки в глазах. Холод в груди. Отнимаются пальцы.
Да, это в привычках у палачей — начинать с малого, длить удовольствие. Кожа, суставы, мелкие кости, второстепенные сосуды. Все это ломается, лопается, прижигается медленно, с расстановкой, со знанием дела.
Жертва должна чувствовать свой распад, смотреть на свою кровь, украшающую брызгами стены, в идеале — кричать и биться в ужасе.
Ничего-ничего. Ждите. Я сейчас тоже начну…
Справа тоненько вскрикнул государь-император, и что-то липкое, теплое попало мне на лицо, на губы. Солоноватое.
Кровь.
Через мгновение щупальца «пустых» жилок ввинтились и в меня.
Больно. Гуафр! Тяжело, тошно, подышать бы, глотнуть воздуха. Нет воздуха. Сплюнуть кровью. Все. Может, действительно встречусь сейчас с родными?
Смерть — как черный росчерк, черта…
Подведем черту под Бастелем: был, старался, не преуспел. Разбили в пух и в прах. На что ты надеялся, мальчик?
Ни на что. Умира…
Кажется, на какое-то время я потерял сознание. Возвращение в реальность было похоже на популярные одно время гальванические опыты — очнулся, дрыгнул ногами, будто поднесли провод с искрой. Затем включили тусклый свет для одного глаза.
Странно, подумалось мне. Жив? А росчерк? Он привиделся или нет?
Тяжело, черт. Недоубит. Какая-то дурно пахнущая ткань лезла в рот, что-то упиралось в ребра и давило на пах. То, что виделось глазом, имело сходство с лаковыми паркетными плашками и ножками стульев. Кажется, я там же, где раньше. Зал. Зал — это уже хорошо.
Кое-как высвободив левую руку, я с трудом выполз из-под тяжелого, навалившегося на меня тела. Здоровый же детина. Нет, чтоб упасть в сторону.
Ногу — раз, ногу — два.
«Пустокровник», словно отчаявшись меня задержать, мягко опрокинулся на спину, подставив свечам угрюмое лицо. Мертвый: низкая кровь проступила дохлыми жилками.
А второй?
Я повернул голову.
Второй лежал рядом с государем-императором, по-свойски забросив ему руку на плечо. Тоже мертвый.
Нет, подумал я, черный росчерк мне не привиделся. Он был. Он пришел…
Я вывалился из зала, зацепив рукой ремень беспечно валяющегося карабина.
— Господин полковник.
Огюм Терст не ответил мне.
Он сидел на стуле, упираясь желтоватой щекой в плечо. В месте ранения сюртук напитался кровью. Пепельные жилки укорачивались, распадаясь.
— Господин полковник.
Я опустился рядом с ним на пол.
Что я мог сказать мертвецу? Господин цехинский божок, вы побили рекорд по пребыванию на той стороне. Господин Терст, даже на грани смерти вы выждали момент и спасли меня и, возможно, государя-императора, оставив удар напоследок. Господин учитель, я благодарен вам и буду помнить вашу науку. Простите за «Фатр-Рашди», наставленный вам в лицо.