Северный ветер

Морева Анна Александровна

Подумав, Максим кивнул. Не то чтобы ему хотелось угодить этой девушке, но он и сам чувствовал потребность в прогулке. Просто чтобы не сорваться и хоть немного отдохнуть от тесноты помещения.

Оделся и вышел из дома. Морозный воздух обжег легкие и горло при первом вздохе, а потом все изменилось. Легкий холод вбил из головы все ненужные мысли и терзания. Стало неожиданно свободно и спокойно. Так, как должно быть на душе.

– Может быть, остаться на улице и никуда не возвращаться?
– по-настоящему улыбнулся Максим и направился в обход дома. Ему и вправду хотелось прогуляться, подольше не отпускать этот миг счастья и радости, подаренный воспаленному

сердцу просто так, за одно лишь мысленное "спасибо" и желание жить.

Снег под ногами хрустел и потрескивал, будто и не успели истоптать его вездесущие прохожие. Этот приятный до мурашек звук неведомо откуда взявшимся эхом отдавался в ушах. Редкое для этого города солнце светило, казалось бы, ото всюду. И это приводило парня в такой восторг, что на обратной дороге Максим - обычно на людях замкнутый и несколько серьезный - чуть ли не мурлыкал себе под нос песню, случайно пришедшую в голову.

Радость оборвалась мгновенно. В тот самый момент, когда он, выйдя из-за угла дома, увидел Нину и державшего ее за руку молодого человека. Рядом крутился Марк, почему-то настороженно поглядывая на парня. Парочка смеялась и о чем-то оживленно болтала, не замечая ничего вокруг. Проходящие мимо люди, бросив на них лишь один взгляд, начинали неосознанно улыбаться. А Максим... Художник сделал шаг назад и, зайдя за поворот, прислонился спиной к стене. Отчего-то стало не хватать воздуха, словно резко прекратили такую важную и сейчас необходимую подачу кислорода в легкие, в груди что-то предательски заныло, кольнув раскаленной до бела спицей сердце.

Он стоял там как самый обыкновенный глупый мальчишка. Так прячутся от жестокой реальности бытия люди, впервые познавшие любовь и по-дурацки упустившие ее. Чокнутые, чьи сердца замешаны на грезах и пустоте, от которой может спасти только новое чувство. Такие же несчастные, как и сам художник.

Наконец, будто ударом грома о землю, ему удалось понять то, что он отказывался осознавать вот уже почти два месяца. Он влюбился! Совершенно странно и незаметно. Абсолютно не так, как в прошлые разы. Или в этом была вся суть этого чувства, совсем не похожего на то постоянное ощущение глубокой симпатии к человеку?

Не влюбленность! Не та кратковременная страсть к человеку, что бьет в сердце и рассыпается в прах еще на второй неделе знакомства. Нет! Любовь! Самое сложное и терпкое слово в пелене дней, ошибок и поступков. Самое глубокое, сильное и прекрасное чувство, что есть в мире. Только чтобы принять его нужно не быть глупцом, упустившим удачу, променявшим собственное счастье на кучку ненужных горьких страстей. А ведь, как считал сам художник, Максим был тем самым, кто легко, поддавшись эмоциям и сиюминутным желаниям, променял любовь на пару ночей.

– Кажется, я это заслужил, - тихо вздохнул парень, запуская руку в карман куртки и выуживая оттуда пачку сигарет - спасение от презрения к самому себе. Одна сигарета. За ней следом вторая. Максим все дальше уходил от того всеобъемлющего теплого чувства, что только недавно обдало его жаром, светом и горечью.

Теперь он уже испугался, осознав одну истину, птицею бьющеюся в голове. Он не сможет подойти к ней. И дело тут даже не в том, что кто-то другой так же хотел быть с Ниной рядом. Вся беда была в том, что сказать "я люблю тебя" казалось ему равноценным сдаче в плен. Это была бы добровольная капитуляция перед чувствами, которые так и рвались наружу. И лишь из-за нежелания признавать свое поражение перед нахалкой-жизнью он готов был терпеть боль, прятать невысказанные слова и прилагать

безумные старания, силясь забыть эти прекрасные глаза, тонкие длинные пальцы рук, на запястьях которых так отчетливо видны голубые реки-вены, и тихий голос, сводящий с ума.

Вернулся домой Максим лишь через два часа. До этого бродил по улицам города, выветривая из головы непрошенные мысли и желания. Оказалось, без толку. Ничего не вышло. Только сильнее растравил тот орган чувств, что крутит в этом безумном мире абсолютно все колеса. Сердце.

Дверь закрыл тихо. Не хотелось шуметь или отвлекаться на разговоры с Ириной. Но поговорить все же пришлось.

По всей квартире раздавался смех, услышав который Максим замер, не понимая, что происходит. Только лишь через несколько секунд до него дошло, что девушка в соседней комнате слишком громко разговаривает по телефону, совершенно не боясь быть услышанной. А бояться стоило.

– Да-да, ты представляешь? Пришла эта девчонка на следующий день. "Позови Максима", ха-ха-хах. Ну а я ей и дала от ворот поворот. Хорошо хоть его дома не было, иначе и не вышло бы ничего, да. Сказала, что тот ее видеть больше не желает... А что он?! Он и не знает ничего! Она ведь нас обходить начала. Ну, ничего! Не будет мне мешаться. Макс помучается, да перестанет. Не трудно понять, кто лучше: я или эта серая моль с гитарой.

– Да, ты права. Понять действительно не сложно, - голос художника был совершенно отстраненным, почти ледяным. Где-то в его глубине плескалась неприкрытая ирония, и даже радость. Попивающая в кресле вино Ирина поняла, что на этот раз все закончилось навсегда.

***

Первой в коридор вылетела большая сумка с вещами. Затем рядом с ним оказался пакет с косметикой, верхняя одежда и обувь. Последней за порог квартиры выставили саму Ирину. Она так и замерла там, не сумев проронить ни слова. До нее не сразу дошло, что сказка кончилась, и барахтаться теперь придется самой. Но Максим и минуты не думал, выгоняя нахлебницу. Если не дура - найдет выход, если нет - не его проблемы. Эта женщина итак попортила ему слишком много крови.

Из-за плотно захлопнутой двери доносились громкие крики и ругань, сводившаяся к тому, что он - Максим - козёл и скотина, который обязательно пожалеет о том, что с ней так поступил.

– Уже жалею, детка!
– парень лишь рассмеялся, привалившись к дверному косяку. Радостно. Игриво. Свободно. Во второй раз за день его одолевало такое прекрасное, шипящее искрами счастье, что он не мог думать ни о чем более, кроме своей удачи.

Напряжение, нервозность, глубинные страхи ушли без следа. Его внутренний сосуд был еще пуст и заброшен. Но постепенно в него вновь вливалась жизнь, пришедшая вместе со свободой от всех цепей, замков и угасших связей. Максим наполнял себя радостью, как наполняют бокал молоком дети на ночь, пытаясь избавиться от беспокойства и дурных снов. А ведь он и вправду изгнал их из своей жизни. Все. Почти все. Но ведь это не придел!

Подошедшая Сенька, довольно потерлась о ногу художника, будто упрашивая того окончательно опуститься на пол, побыть рядом с ней. Он так и сделал. Улыбаясь, сел на прохладный паркет у самой двери и прикрыл глаза. Кошка тут же забралась к нему на руки, громко мурча. Слишком давно он был столь весел и чист, слишком дано брал ее на руки, заставляя почувствовать себя не хищницей, а нужным, неотъемлемым от жизни художника существом. И плевать на кошачью гордость, если сейчас так спокойно и уютно в его руках. Всяко лучше, чем оставлять недавний подвиг Максима без внимания.