Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр
Шрифт:
Мне показалось все это очень забавным, особенно когда придурок Уэйкман, устроивший ледовое шоу под музыку вурлицеровского электрического пианино[167], заявил мне, что я недостоин. Я что, должен это воспринимать серьезно? Дни Yes миновали, и он не мог предложить никому ничего нового, кроме критики, – испорченное, увядающее воспоминание. Но это создавало определенные проблемы, из-за чего мы получили удар, добавивший дровишек в топку обрушившегося на нас негатива.
С самого начала Малкольм отбивался от попыток Ричарда Брэнсона подписать контракт с Virgin, потому что это был лейбл хиппи. Меня привлекли к Virgin их поразительные магазины пластинок. Первый был на Оксфорд-стрит:
Итак, после A&M мы надавили на Малкольма, чтобы он добился для нас сделки, которая бы реально сработала. «Можно нам лейбл? Это было бы довольно интересно, не правда ли? Вот мы, абсолютная панк-группа primo numero uno, и у нас нет ни одной пластинки?»
Тем временем мы приступили к записи альбома, имея на руках наши предыдущие авансы и выходное пособие. Слова я произносил лаконично и правильно, поэтому был счастлив. Я сделал один или два дубля, и вот оно. Там вообще не было никакой работы по наложению, так что мне пришлось постараться быть на высоте, когда пришла моя очередь. Я не выношу бесконечных гитарных наложений, но сессии быстро превратились в маленькую увеселительную поездку для Стива и Криса Томаса, продюсера, возжелавших «поэкспериментировать с возможностями гитары». Это приводило меня в бешенство, и действительно, я в большинстве случаев уходил из студии именно из-за этого.
Крис Томас сводил меня с ума. Я думал, что то, к чему он нас ведет, было на тот момент слишком для нас сложным. В любой группе отодвигать в сторону солиста, чтобы получить больше гитарных наложений, – это нонсенс. Единственное, что представляло в нем для меня интерес, так это то, что он встречался с Микой из Sadistic Mika Band[168], группы, которую я любил. Любые разговоры всегда сводились к вопросу: «Какая она на самом деле?» Не думаю, что это его ко мне расположило, но Sadistic Mika Band была очень впечатляющая группа с японской солисткой, визжащей по-японски. Оказалось, что Крис глух на одно ухо. Никто не говорил мне об этом, пока на середине записи я не обнаружил, что он ведет одним ухом. «Что ты делаешь?» – «О, на самом деле я не слышу другим».
Во время записи альбома Сид, конечно, заболел гепатитом. Фантастика, да? Мне почти кажется, что он сделал это намеренно, чтобы не пришлось признаваться в своей музыкальной неадекватности или брать на себя ответственность. Он был просто сбит с толку; он никогда не понимал этого, по многим параметрам. Сид никогда не работал с кем-то вместе, у него не было чувства локтя, не было понимания более серьезных проблем.
Сид привнес в «Пистолз» новый интерес, что, как я сразу понял, грандиозно наебало нас по самые яйца. Это был интерес к наркотикам, и я никогда не думал, что он сделает это. Я думал, он умнее. Я никогда не понимал, насколько неуверенным Сид был на самом деле. Он использовал наркотики, чтобы скрыть свое чувство неадекватности, и подставил нас под это героиновое оружие таким губительным, гребаным способом. Это были трудные, очень трудные времена – иметь с ним дело.
Сид был действительно пропащим – и я должен был понять это гораздо раньше – из-за своей матери, женщины, которая дала ему героин в подарок на день рождения. Он всегда говорил: «Ха-ха-ха, я не становлюсь таким, как моя мама». Сид гордился тем, что может это делать – баловаться, а потом быть в порядке и не требовать большего. Но когда
Бедный старичок Сид, он ни с кем не мог заниматься сексом. Он был дрянью. Но я любил его, потому что он был дрянью! Он не был большим тупицей, он был просто смущенным, забавным, веселым и блестяще комедийным. Он мог мгновенно спародировать что угодно. Но вся печаль сложившейся ситуации в том, что из-за этого своего качества он теперь пытался пародировать нью-йоркский образ жизни.
Я даже не знал, что королева Англии празднует свой Серебряный юбилей, пока мне не позвонили насчет вечеринки на берегу Темзы. Серьезно, искренне – я перестал читать прессу и следить за новостями. Сид и подавно. Он вообще никогда не обращал на это внимания. Для нас это было: «Что, черт возьми?» «Сегодня Юбилей», – заявил Малкольм по телефону. Я такой: «И что это значит? Можно мне немного денег?»
Это оказалось очень драйвово – принять участие в нашей легендарной лодочной вечеринке, как для меня, так и для Сида. Ну, мы рассчитывали получить по 25 фунтов, а все завершилось сокрушительным, взрывным фиаско. Есть что-то прекрасное в создании фиаско, и, поверьте мне, это действительно была катастрофа.
Virgin наконец-то выпустили «God Save The Queen», и, о чудо, это был хит. О нет, погодите, не так, на той неделе вообще не было в чартах номера один – ну, во всяком случае, не для нас! То, что это произошло, показало – гораздо больше, чем все, что мы делали и говорили, – что общественные институты коррумпированы. Тот факт, что наша группа не смогла получить номер один в чартах Британии, доказывает… махинации, верно? Незаконные закулисные операции, манипуляции, внушение публике, что ей может нравиться, а что нет. И это действительно придавало энергии и подпитывало настроение – вот еще в чем сила этой песни.
Наступили день Юбилея и наша нахальная лодочная вечеринка, я замерз, мне было скучно, и я не ел почти целую неделю. Все это было слишком похоже на цирк, с тщательно подобранным списком гостей и толпой прессы. Забавно было видеть там Ричарда Брэнсона с бородой и длинными волосами, похожего на Гая Фокса, и, надо отдать ему должное, он был готов повеселиться. Но Ричард немного заскучал, когда у нас кончилась выпивка. Я заявил: «Не начну, пока не появится ящик лагера». И каким-то чудом это произошло, и все двадцать четыре банки исчезли за двенадцать секунд.
Когда мы играли, мы не могли слышать, что делаем, это было очень похоже на все наши ранние концерты, но в тот момент нам было все равно. Наверное, это был единственный способ согреться. Стоял холодный вечер – и для меня он был слишком холодным, поскольку я определенно недоедал.
Мы сделали все возможное, чтобы быть деструктивными. Мы трижды прошли туда-сюда перед зданием парламента, но ничего не происходило. Так что мы решили прокатиться еще раз: «О, боже, серьезно? Надо ли? Ладно, давайте, погнали!» – и как раз в этот удачный момент полиция решила подъехать к нам и крикнуть: «Прекратите! Это не по-британски!»
Как только мы причалили и я увидел всю собравшуюся там полицию, я подумал, случится что-нибудь или нет, но я не собираюсь быть пойманным в суете и хаосе, поэтому рванулся вперед, спустился и первым сошел с лодки. И сразу же мне попался коп, который поинтересовался: «Который из них Джонни Роттен?» Я, само собой: «Он там, наверху!» И, конечно же, они направились прямиком к длинноволосому чуваку с бородой – бедному старине Ричарду Брэнсону, – потому что все знали, что именно длинноволосые люди в наши дни являются главной причиной всех неприятностей. Как это, блядь, весело, а? Кто-то говорил, что Малкольм указал на меня полиции, но если он это и сделал, то безуспешно. Меня уже давно там не было.