Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр
Шрифт:
Боже, как я был счастлив заполучить этих виртуозов! Это было потрясающе! Опять же все, с кем я раньше записывался, были новичками. Я никогда не работал в студийной комнате с такими монстрами. Это было невероятное давление, и я понимал, что моя молодая группа с ним не справится, но я ни за что не собирался отступать. Мне было реально необходимо спеть эти песни. Вокруг никто не лажал и не суетился, обвиняя во всем фальшивую ноту, взятую соло-гитаристом! Я должен был сделать это правильно, и я сделал.
Никто не мог поверить, что я записываю с Джинджером Бейкером. За несколько лет до этого журнал «Нью Мьюзикал Экспресс» опубликовал новость о том, что мы работаем вместе, – но это была первоапрельская шутка! «Привет, мои недоброжелатели, осторожнее с желаниями, они могут исполниться!»
Джинджер, обожаю его. Ну и псих. Люди могли бы
Только посмотрите, что этот парень творит с барабанами! Тот самый, из разрушенной бомбежкой части Лондона, так? А в 1970-х он уехал в Африку, чтобы жить с Фелом Кути[311], еще до того, как кто-то вообще узнал, какие перспективы здесь таятся! Он отправился туда, потому что любил свои барабаны, потому что хотел продвинуться вперед и бросить вызов самому себе. Разве не ради того мы все это делаем?
Послушайте, может, он и говорит, что играет не очень быстро, но вы вряд ли сможете уследить за движениями и той инстинктивностью, которых он достиг в игре на инструменте. Перед моими глазами так и стоят визуальные впечатления от работы над «Альбомом». Наблюдать за тем, как он в этой студии рвет обшивку, как разваливаются бас-барабаны, как трескаются и проебываются тарелки… Только представьте себе, войти в комнату, когда Джинджер там упарывается, и типа: «Эй! А как там мой припев?» Вот как это было. У нас с ним совершенно разные подходы к музыке – он по-своему прилежен, а я по-своему. И эти две противоположности сработали, мы просто слились. Он монструозно-бушующе-сумасшедший псих, но он все схватывал и играл, записав именно те паттерны, в которых я так отчаянно нуждался. Жесткость и одновременно гибкость этих ритмов позволили мне поместить слова в надлежащую перспективу. И в то же самое время у меня были «открытые пространства» Стива Вая, который выдавал тысячу нот в секунду, но он создавал эти пустоты, словно затопляя все музыкальным потоком. Фантастическое сочетание событий.
Стив Вай опять же был полностью открыт. Работая с такими людьми, не столкнешься с музыкальным снобизмом; все, что можно услышать: «О, то, что ты делаешь, возможно, но есть и другой вариант». Они достаточно заинтересованы и непредвзяты, чтобы помочь тебе измениться в лучшую сторону, не перевоспитывая. Имя Стива в то время было немного ругательным – не правда ли, удивительно, что сотворил панк? Прямо противоположное тому, что я пытался объяснить вселенной!
В записи альбома участвовал еще один барабанщик – Тони Уильямс[312], который уже, к сожалению, скончался. Он был милым парнем. В 1960-е он играл с Майлзом Дэвисом. Опять же – ого! – я полагал, что он со-о-о-всем не моего уровня, гораздо выше меня с точки зрения опыта и качества, но чем дольше я живу, тем больше я учусь и тем лучше становлюсь. Это не возраст, это опыт и новые знания, которые получаешь из подобных совместных работ, и они определенно могут сделать тебя лучше.
Были и другие, кто отметился у нас в студии, например, как-то заглянул, чтобы побренчать на клавишах, Рюити Сакамото[313], однако я реально охуел, когда заявился этот новый парень, одетый с иголочки во все самое лучшее, как настоящий рабочий охламон в субботу вечером. В течение многих лет я рассказывал всем, что это был Майлз Дэвис, но недавно я услышал, что им мог быть Орнетт Коулман[314]. Трудно было уследить, люди постоянно приходили и уходили. Он записал один трек, но мы не смогли найти для него места. Единственными словами этого парня были: «Э-э-э-э-м, я исполняю на своем инструменте то же самое, что
Записывая «Rise», мы заставили Джинджера сходить с ума в одиночестве в комнате, разнося к чертовой матери барабаны – он все сломал! Я никогда не видел, чтобы барабанщик играл так жестко и сурово. Хотя на самом деле я не уверен, что именно он играл в финальной версии «Rise» – мне кажется, это мог быть и Тони. А после заходит Стив Вай, а потом ты получаешь немного басового грохота от этого парня Йонаса Хеллборга[315]. И тут вдруг: «Ого, знаете, нам нужно немного фолкового духа», и появляется индиец по имени Шанкар[316], он играет на индийской скрипке, и все очень красиво складывается. Он привнес зажигательный, качающий ритм и переливы, и песня приобрела почти то, что я бы назвал южноафриканским зулусским духом, – но в то же время осталась песней, которая отлично подошла бы для любого ирландского музыкального автомата.
Я горжусь этим синглом больше всего на свете. Он так поднял мою уверенность в себе на фоне всех тех ударов, которые на меня свалились. И как тут ругать такую запись? Давайте. Посмотрите на работу, которую мы проделали, посмотрите на результат. Это гимн свободе, и через всю песню проходит строка, которая является моим главным девизом: «Гнев – это энергия».
После того, как Марк, Джебин и Брет оказались не у дел, нам пришлось серьезно обсудить концепцию альбома. И мы решились на хардкор. У Билла был отличный опыт работы с такими группами, как Alcatrazz[317], с миром хэви-метала – на самом деле благодаря этому у нас появился Стив Вай, и мы получили возможность расширить границы. Это была захватывающая запись; каждая вещь, которую мы делали, должна была быть жесткой, жесткой, жесткой. Жесткость – вот что было для меня определяющим каждый раз, когда я подходил к микрофону. Я настроил себя на то, чтобы стать самым жестким хардкорным хэви-метал-вокалистом в мире, но без всяких стереотипов, которые заключала в себе эта вселенная.
Мы были мощными во всем, полными свирепости, и то, как я преподносил вокал, не вызывало сомнений, что это не будут нежные баллады. Мы все были на одной планете, в одной палитре. Вот как на самом деле работает запись, когда все участники устремлены к единой цели.
Я хотел донести до всех одну мысль: «Привет! Эпоха “Love Song” закончилась!» Я дал себе волю в мощном пении и учился контролировать ноты и преподносить их в особенно агрессивном стиле, который никоим образом не был имитацией того, что я делал в «Пистолз». Это совершенно иной подход, и я не знал, смогу ли я это сделать, пока не сделал. Какой замечательный эксперимент!
Песни были структурированы, но опять же совсем не по-пистолзовски. Прислушайтесь к усложнениям и тональным изменениям в «FFF» – моем прощании со всеми моими мимолетными коллегами прошлых лет! Эта песня скачет вверх-вниз и по кругу; она меняет форму и маневрирует вокруг ритмов и структур.
Поскольку мы не прописывали авторские права, мы решили использовать концепцию «общего подхода» в оформлении нашего продукта – альбома, кассеты, компакт-диска, чего угодно. Все это было вдохновлено «общими брендами», которые я увидел в супермаркетах, когда впервые приехал в Америку. Бобы – это просто «Бобы», и на жестянке больше ничего не должно быть написано. Мне очень понравилось. Я думал, что это отличный подход к работе с коммерцией. Не надо никаких брендов. Называйте вещи своими именами, всего-то.
Я также наскреб деньги из своего чертового кошелька, чтобы собрать подарок первым пятидесяти покупателям пластинки – банку от краски с надписью «Can» («Банка») и маленьким логотипом PiL в общих светло-голубых и темно-синих тонах, внутри которой лежали «Чашка», «Ручка» и так далее. Чудесная вещь. К сожалению, единственный сохранившийся у меня образец этой жестянки сгорел в пожаре много лет спустя – и я до сих пор об этом жалею.
«Альбом» во всех смыслах – это самая жесткая запись, которую я когда-либо делал, – жесткая, как пощечина. Поэтому довольно забавно, что, когда пластинка вышла, она получила восторженный отзыв этого эстетствующего сноба Мелвина Брэгга[318] в его шоу по британскому телеку. Кроме того, по-видимому, Стинг где-то написал о нем благоприятный отзыв! Бога ради, откуда у него взялось на это время?