Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр

Лайдон Джон

Глава 10. Счастлив не разочароваться

«Я никогда не думала, что у него есть талант, всегда считала гением Сида». Печальное, жалкое, глупое обвинение, которое все еще доносится из лагеря Малкольма Макларена. Эти слова принадлежат Вивьен Вествуд и были сказаны ею еще в конце 1975 г., когда я отказался подчиниться ее модному диктату. Спасибо тебе, блядь, преогромное, сука, ты загоняешь втридорога мои гребаные идеи одежды, и у тебя хватает наглости так говорить.

Самое ужасное, что на эти слова отреагировали многие люди, которым захотелось им поверить, а я до сих пор изгнан из, назовем

так, модного общества из-за распространившегося там ко мне отношения, подхваченного еще в те давние времена с легкой подачи Малкольма и Вивьен. Ну прям зашибись, детка. Только я все еще здесь.

Восемь долгих и беспокойных лет прошло с тех пор, как развалились «Пистолз». Я вроде как понимал, что за это время много достиг и доказал, но теперь, наконец, мое дело против Малкольма дошло до суда.

С самого начала мой адвокат Брайан Карр сказал мне, что у меня нет ни малейшего шанса на этой богом данной земле отсудить себе хоть что-нибудь, и я не должен продолжать разбирательство. Я настоял на том, чтобы поговорить с барристером, – штука, которую надо обязательно усвоить, если оказываешься в подобной ситуации в Англии. И он ответил: «О, это очень рискованно. Вы готовы?» И все завертелось. Слушания закончились за несколько дней до моего настоящего триумфа – выхода сингла «Rise»^[327]. Эта песня изменила отношение ко мне людей в позитивную сторону. Мы сняли отличное видео, показывающее вывешенное на веревках белье в одном из самых истерзанных районов Лондона – волнующие образы тех мест, где я вырос, – благодаря которому мы залетели на MTV. Мы побывали и на Top of the Pops, и песня, похоже, зашла всем – даже критикам! Битва с Малкольмом казалась древней историей.

Сам «процесс», впрочем, длился три дня, и Малкольм благоразумно решил не участвовать в суде. Все это было похоже на дохлый номер, какой-то сплошной понос. Я не знал, чего хочу на самом деле. Мне не хотелось больше никаких тайных обид, и я не желал уходить, завладев всем. В каком-то смысле мне нужна была «доля», и в конечном счете мы получили то, что получили: мы, четверо выживших участников, должны были разделить между собой все, начиная с названия Sex Pistols и заканчивая тем, что осталось на банковском счете группы – большая часть денег с него пошла в уплату огромного непогашенного налогового вычета.

Тем не менее все чудесным образом устроилось: теперь нам не грозило вечное банкротство. Единственное, что нужно было сделать, – упорно работать, чтобы не сползать и дальше в этом направлении. Нам удалось спасти имя Sex Pistols от неумелого управления, и с тех пор не только я, но и люди, с которыми я связан, борются за сохранение целостного представления о том, чем на самом деле являлись «Пистолзы».

Люди должны понять: Малкольму никогда не нужны были деньги. Он жаждал дифирамбов. И что на самом деле решило исход процесса – понимание того факта, что не Малкольм сделал все, не он занимался творчеством.

В последний раз я видел его, когда The Clash играл ради получения американского вида на жительство в Bond’s в Нью-Йорке – мы тогда только переехали туда в мае 1981 г. Берни Роудс вновь занялся менеджментом The Clash, и он, зная, что Малкольм также находится в городе, устроил нам ужин на троих, чтобы попытаться уговорить меня и Малкольма заключить мир. Я действительно не мог воспринимать Малкольма всерьез. Самый бессмысленный вечер в моей жизни. И окончательное подтверждение того, откуда вообще взялся Малкольм. Он сказал: «Это глупо, Берни, мы никогда не полюбим друг друга, зачем ты это делаешь?» – и мы вместе встали и ушли. Выйдя на улицу, он повернулся ко мне и заметил: «Ну, по крайней мере,

нам не пришлось за это платить». Мне было как-то наплевать на эти деньги, не самая большая победа в жизни, однако здесь во всей своей красе проявился паршивый подход Малкольма к людям. Он все время пытался их надуть, в этой своей убогой пронырливой манере.

Все люди, которые были рядом с нами с самого начала, все те, кто считался «друзьями Малкольма» – например малютка Хелен Веллингтон-Лойд^[328], – стали в итоге «недругами Малкольма». Все начиналось с первых восторженных воплей: «О, Малкольм делает великое дело», – и заканчивалось пониманием, что никакого великого дела он не совершает. По правде говоря, Малкольм обладал очень разрушительным влиянием как на себя самого, так и на всех остальных, пытаясь манипулировать жизнями людей, не слишком хорошо справляясь с собственной. Что-то вроде катастрофы. Бедный мудачок.

У Малкольма была склонность к обладанию. Вся эта ситуация оказалась очень сложной для Пола и Стива, потому что их квартира на Белл-стрит в Марилебоне принадлежала Малкольму. Они прекрасно понимали, что, решись они перейти в ходе судебного разбирательства на другую сторону, это может поставить под угрозу их существование. В конце концов, едва только положение Малкольма пошатнулось, они поменяли позицию.

Я не рассматривал это как победу, скорее, как урегулирование ситуации со Стивом и Полом, потому что они в конце концов поняли, что мой подход правилен и точен. Малкольм спустил нас в унитаз по контракту. Был ли большой совместный праздник с хлопаньем пробок от шампанского и всеобщим братанием? О, я так не думаю! Нисколько. Они причинили мне кучу вреда своими высказываниями. Все это еще во мне. И по сей день я знаю, что здесь многое можно исправить. Но, в конце концов, если у меня нет ни обиды, ни ненависти к Малкольму, так с какой стати я должен испытывать это по отношению к ним?

В мае 1986 г. на концерте в Брикстонской академии собралась банда из 100–150 человек, которые заявились туда, чтобы уничтожать. Эти идиоты почему-то решили, что я – Враг. Они плевались и швыряли бутылки; мимо наших ушей со свистом проносилась всякая дрянь! Некоторые из них постоянно пытались пробраться на сцену или взобраться на колонки, стоявшие в левом ее углу. Вышибалы, похоже, не были должным образом организованы, или, возможно, их просто не хватало. Что-то пошло абсолютно не так. Вечер напоминал непрекращающееся сражение. Все, что я мог слышать, это «Ты – блядь!» и «Продался!», свист и вопли – что угодно. То дерьмо, которое они прочли в газетах, – что я продался, когда создал PiL, когда записал альбом с чертовыми снобскими музыкантами, что я больше не панк.

В здании и за его пределами царила мрачная, жуткая атмосфера. Я слышал, что перед шоу произошло несколько ограблений. «Брикстон» в те дни был опасным местечком. Местные считали обычного посетителя концерта легкой добычей. Внутри заведения неприятности казались срежиссированными. Все это было полной херней, злой и мерзкой, но это показывает, как легко СМИ могут манипулировать сознанием людей, рассказывая им всякую чушь. С тех пор как я закончил «Альбом», все складывалось совсем нелегко – мне пришлось очень быстро собрать группу для концертных выступлений, пока шел процесс с «Пистолз». Теперь жизнь становилась еще хуже из-за этих однопроцентных, назовем их так, которые бездумно проглотили подброшенные СМИ домыслы, добавив к ним свои собственные. Откровенно говоря, для меня между ними и правительственными ищейками нет вообще никакой разницы.