Сейчас вылетит птичка!
Шрифт:
Сельма побледнела.
— Сельма, почему ты решила, что именно это число на карточке и есть IQ? — спросил Гельмгольц.
— Ну, я… я прочитала про IQ в библиотеке, — ответила Сельма. — Потом нашла свою карточку и посмотрела, какое число скорее всего означает мой IQ.
— Занятно, — сказал Гельмгольц. — Сразу видно, какая ты скромная девочка. Сельма, то число, которое ты приняла за коэффициент интеллекта, на самом деле означает твой вес. И когда ты посмотрела карточки всех остальных, то узнала лишь кто из нас тяжелее, а кто легче по весу. В моем случае ты
Сельма ойкнула.
Вздох Большого Флойда прозвучал как свисток паровоза.
— Говорил же я тебе, что я тупица и никакой не гений, — уныло сказал он Сельме и показал на Шрёдера. — Это он гений. У него есть способности, есть мозги, чтобы добраться до звезд или куда там еще! Говорил же я тебе!
Большой Флойд зажал виски ладонями, будто пытаясь заставить мозг работать лучше.
— Эх! — тяжело вздохнул он. — Вот я дурак был, когда хотя бы на секунду поверил, будто у меня в голове что-то есть!
— Есть только один тест, который имеет значение, — сказал Гельмгольц. — Это тест жизни. Вот он-то и показывает, чего человек стоит. Это верно и для Шрёдера, и для Сельмы, и для тебя, Большой Флойд, и для меня — это верно для всех.
— Всегда видно заранее, из кого получится что-то путное, а из кого нет, — заявил Большой Флойд.
— Так уж и всегда? — усомнился Гельмгольц. — Я вот не могу предсказать это заранее. Жизнь не перестает преподносить мне сюрпризы.
— Просто представьте себе, какие сюрпризы в жизни ждут меня, а какие — его, — ответил Большой Флойд, кивая на Шрёдера.
— А представьте себе, какие сюрпризы ждут всех нас! — воскликнул Гельмгольц. — У меня просто дух захватывает!
Он открыл дверь кабинета, показывая, что разговор окончен.
Сельма, Большой Флойд и Шрёдер уныло вышли в музыкальный зал. Разговор с Гельмгольцем на подвиги не вдохновлял, напротив, как и большинство воспитательных бесед в школе, оставил пренеприятный осадок.
Когда Сельма, Большой Флойд и Шрёдер проходили мимо хористов и музыкантов, те встали. По сигналу Гельмгольца звонко запели духовые инструменты. Фанфары пригвоздили троицу к месту, заставив замереть в изумлении.
Трубы, тромбоны и туба продолжали выводить замысловатую мелодию. К ним присоединились рояль и металлофон: они бренчали, грохотали и триумфально звенели, словно церковные колокола, возвещающие великую победу.
Когда колокола и фанфары неохотно затихли, вступили шестьдесят хористов. Сначала они тихонько загудели, потом мелодия без слов стала возноситься все выше, пока не достигла предела, где и попыталась остаться, но духовые, рояль и металлофон заставляли голоса взлетать все выше и, преодолевая любые препятствия, стремиться к звездам.
Голоса взбирались все выше и выше, на невероятную высоту. Бессловесная мелодия взлетала вверх, словно обязуясь на самой вершине превратиться наконец в слова. В ней также слышалось обещание, что когда слова прозвучат, в них будет явлена великая мудрость.
Голоса достигли предела.
Они
И тогда, чудо из музыкальных чудес, вступило сопрано: оно не просто поднялось чуть выше остальных, оно взлетело высоко-высоко над ними и на этой недосягаемой высоте нашло слова.
«Все цепи разорвал я», — звенело сопрано чистым лучом света.
Рояль и металлофон изобразили звук разбиваемых цепей.
Хор в унисон простонал, удивляясь разбитым цепям.
«Шутом быть перестал я», — прогремел бас.
Трубы насмешливо прыснули, затем все духовые инструменты сыграли припев из «Шотландской застольной».
«Ведь от тебя узнал я, — пропел баритон, — Как стать тем, кем мечтал я».
Сопрано исполнило музыкальную фразу из «Однажды я найду тебя», следом хор исполнил фразу из «Этих глупостей», потом рояль сыграл «Из воспоминаний».
«Спасибо тебе, Сельма», — дружно пропели басы.
— Сельма? — повторила настоящая Сельма.
— Да, Сельма, — сказал ей Гельмгольц. — Эту песню Большой Флойд, наш хорошо известный гений, написал для тебя.
— Для меня? — изумилась Сельма.
— Тс! — сказал Гельмгольц.
«Я никогда…» — запело сопрано.
«Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда», — запричитал хор.
«Не скажу…» — прогремели басы.
«Тебе…» — звонко вставило сопрано.
И тут все вместе, включая Гельмгольца, затянули финальную фразу, от которой волосы встали дыбом:
«Прощааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааай!»
Щелкнув пальцами, Гельмгольц оборвал пение.
По щекам Большого Флойда катились слезы.
— Не может быть, не может быть, — бормотал он. — Чья это аранжировка?
— Одного гения, — ответил Гельмгольц.
— Шрёдера? — спросил Большой Флойд.
— Нет, — запротестовал Шрёдер, — я…
— Сельма, тебе понравилось? — спросил Гельмгольц. Сельма Риттер не ответила. Она лежала в обмороке.
Близнецы, © 1996 Kurt Vonnegut/Origami Express, LLC
ЗЕРКАЛЬНАЯ ЗАЛА [9]
Перевод. А. Криволапов, 2010
Сразу за парковкой была школа игры на гитаре, потом площадка Фреда по торговле «превосходными подержанными машинами», за ней особняк гипнотизера и тут же ничейный участок с остатками фундамента рядом с похоронной конторой братьев Билер. Осенний ветер, примериваясь к суровой зиме, закручивал смерчики из сажи и бумажных обрывков, не забывая тррррррррррррррррещать пластиковыми вертушками над стоянкой подержанных авто.
9
Hall of Mirror’s