Сэйдж
Шрифт:
— Давай-ка лучше поедем назад, а то не доберемся домой до темноты.
— Куртку оставить? — спросила Сэйдж, когда он вывел лошадь наружу и приготовил коляску к поездке.
В глазах Джима промелькнула улыбка.
— Нет, лучше оставь на себе. А то у мужиков глаза из орбит вылезут, если они тебя увидят. Это мокрое платье так удачно тебя облепило, что парням и додумывать ничего не придется.
— Ой, — тихонько воскликнула Сэйдж и поплотнее запахнулась в куртку, — тогда я верну ее Джонни, когда в следующий раз увижусь с ним.
На утопающую в грязи городскую улицу, ведущую к салуну, коляска въехала, когда солнце,
— Иди быстренько «переоденься во все сухое! — приказал Джим, помогая Сэйдж вылезти из коляски. — Я не хочу, чтобы ты опять схватила воспаление.
И когда она пошла, старательно обходя лужи, он вдруг окликнул ее:
— Сэйдж! А что, если я приглашу тебя пообедать в том новом ресторанчике примерно через час?
Сэйдж помедлила, а потом обернулась к нему:
— Сожалею, Джим, но я уже пообещала Джону, что пойду туда с ним сегодня вечером.
— А! И когда же наш добрый доктор сделал свое приглашение?
— Прошлой ночью. Как только я закончила свое выступление.
— Ого! Похоже, старина Джон не хлопает ушами, всех обскакал.
Сэйдж нахмурилась.
— Боюсь, что я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, Джим.
— Да брось, Сэйдж. Ты же знаешь, что Джон ухаживает за тобой… приглашает на обед, просит прокатиться с ним в коляске. Неужели не то же самое делал твой муж до свадьбы?
Штука в том, что Артур никогда этого, действительно, не делал для нее, но она не собиралась рассказывать об этом Джиму Латуру. Вместо этого Сэйдж задала ему вопрос, причем такой, который не просто поверг его в замешательство, но и заставил крепко поломать голову над тем, что ответить — она сказала ему:
— Давай-ка выясним до конца, Джим. Ты взял меня с собой на прогулку, целовал, теперь приглашаешь на обед. Похоже, что это ты ухаживаешь за мной, а?
Джима будто столбняк хватил; он замер, ступив одной ногой на землю, а другой все также стоя на маленькой металлической ступеньке своего экипажа, желая или провалиться сквозь землю, или вскочить в коляску и умчаться куда-нибудь подальше. Разве он ухаживает за Сэйдж? Когда мужчина ухаживает за девушкой или женщиной, он имеет ввиду, что в будущем на ней непременно женится. Но с ним же все совершенно иначе, ничего подобного у него и на уме нет! Он ни на ком жениться не собирается. Но, говоря откровенно, его поступки, действительно, могут заставить Сэйдж думать, что он и впрямь ухаживает за ней, что у него есть определенные честолюбивые замыслы в отношении ее.
— Послушай, Сэйдж, — наконец сказал владелец салуна. — Я чертовски извиняюсь за то, что облапил тебя там, в сарае, я совсем не собирался так поступать и обещаю тебе, что впредь это не повторится. Прогулка в коляске и приглашение на обед были просто… товарищескими жестами.
Джим облегченно вздохнул — фу, кажется, объяснил. Хотя, сказать по правде, тут надо было вести речь не о дружбе. Он хотел Сэйдж Ларкин, желал ее так сильно, что в последнее время частенько не мог уснуть от желания. И единственным решением этой проблемы было, насколько он понимал, держаться от прекрасной вдовы подальше.
— Прости, пожалуйста, Джим, я тебя не правильно поняла! — Сэйдж была готова умереть от стыда и разочарования. Ну, конечно, красавец Джим Латур и не собирался за ней ухаживать. Что заставило ее думать обратное? И прежде чем он успел ей хоть что-нибудь ответить, она повернулась
Джим смотрел ей вслед до тех пор, пока Сэйдж не скрылась за углом здания. Всем своим существом он желал бы окликнуть ее, вернуть назад. Но для чего? Что он может ей предложить? «И вообще, — подумал Джим, вновь залезая в свою коляску, — если есть на свете женщина, от которой мужику нужно держаться подальше, так это — Сэйдж Ларкин. Она, находясь рядом, совершенно подчиняет любого мужчину своему обаянию. По соседству с ней любого просто наизнанку вывернет от желания обладать ею. И прежде чем бедняга сообразит, что к чему, он уже будет стоять вместе с ней перед алтарем».
Тилли с увлечением размешивала шумовкой соус в большой кастрюле, но, когда хлопнула входная дверь, оторвалась от своего занятия и нахмурилась:
— О Боже, Сэйдж! — воскликнула она. — Ты же совсем как утопленница. Сию же минуту иди, обсушись и приходи сюда. Тебе просто необходимо выпить чашку горячего бульона перед выступлением.
Сэйдж вбежала в свою комнату, с наслаждением стянула с себя мокрую одежду и насухо растерлась мягким большим полотенцем, одним из многих, лежавших в высоком комоде напротив платяного шкафа. Она обнаружила за время своей жизни в комнате Джонти, что Джим ничего не жалел для своей дочери. Там было практически все, что необходимо для молодой девушки, и почти все, что только можно было себе представить: ароматизированное мыло, маленькая ванная, в которой можно было мыться, усевшись в нее, шелковое кружевное белье, которое сейчас носила Сэйдж.
«Интересно, почему Джонти все это оставила? — подумала молодая женщина, вновь яростно растирая волосы уже другим мохнатым полотенцем. — Неужели дочери Латура не нравятся все эти женские безделушки?»
Сэйдж улыбнулась своему отражению в зеркале. А вот ей все это очень нравится. Все все: и прикосновение шелка к ее телу, и мягкие ночные сорочки, и прекрасные платья со всеми их кружевами и оборками.
Расчесывая большим гребнем волосы, она вспомнила, как часто ей хотелось иметь все это, когда она одевала свои домотканные платья и панталоны.
Часы в кухне отбили полчаса, и Сэйдж пробормотала: «О Господи!» Волосы у нее все еще мокрые, а за оставшиеся полчаса она должна успеть просушить их, одеться и выйти на сцену. Оставалась единственная надежда, что ей удастся выпить бульон, если она как следует поторопится. Спустя несколько секунд Сэйдж надела красивое черное платье из тафты, поправила на бедрах юбку. Расправляя кружевные манжеты, Сэйдж вспомнила, что у нее с утра вообще ни крошки не было во рту. До того, как они с Джоном пойдут в ресторан, должно пройти еще очень много времени.
Она уложила мокрые волосы в тугой узел на голове, пригладила брови и слегка пошлепала себя по щекам, чтобы придать лицу более естественный цвет. Сэйдж была еще очень бледна после своей болезни, но упорно отказывалась пользоваться косметикой.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Когда Сэйдж вышла на маленькую сцену и села на свой высокий стул, сразу раздались громкие приветственные крики.
Она подняла гитару, прислоненную к стулу и находившуюся здесь всегда, даже когда Сэйдж не выступала, и сразу же кто-то из посетителей выкрикнул свою просьбу: